Рязанов Михайлович - Ледолом

— Не надо! Я всё подпишу!

— Чо ты нам мо́зги ебал всю ночь? Подпишу — не подпишу! Коль щас ни подпишешь, мы из тебя каклету сделам! Дошло? Больши нянькатся с тобой не будим!

— Подпишу, — повторил я, еле слыша свой голос.

— Чо ты тама пиздишь? — уточнил сержант.

— Подпишу, — опять повторил я, и тоже не очень громко — во рту пересохло, язык не ворочался.

— Щас доложу, — оповестил напарников сержант.

Он моментально вернулся, бегом наверное, смотался туда-сюда.

— Волокити ево, — распорядился сержант.

— Встать! — скомандовал милиционер с физиономией, которую я совершенно не запомнил, — белое пятно. И пнул меня в подошву обувки. Я ойкнул. На носке его сапога запеклись мои сопли и кровь. Ещё с прошлой «тусовки». Не успел отмыть.

— Чево ты орёшь, мрась воровская! Моя воля, я бы тебя своими руками задушил, гавна кусок!

Я стал ворочаться на полу, чтобы выбрать не столь болезненную позу и подняться. Но мне это не удавалось. А в ушах звучали его слова. Вот что для них представляет человек! Кусок этого самого. Надо немедленно подписывать, пока рёбра или что ещё не поломали. Или не убили совсем.

Вероятно, в те минуты я представлял жалкое зрелище. Сержант, наблюдавший за моими тщетными потугами, догадался, в каком состоянии я нахожусь.

— Короче! Бирите ево — и в кабинет. Хватит! Мы ево хорошо уделали. Всю жись будет помнить. [553] А вот в этом мой мучитель не ошибся. (2008 год.)

И правда, всё, что сотворили со мной эти, не знаю, как их назвать, существа, что ли, в тюрьме (там я опять попал в руки палачей), помнил. В концлагере в первый год или больше я не мог трудиться на общих работах — медики признали меня годным лишь для «лёгкой» работы и определили в общагу — дневальным. Опытным, видать, палачам попался в лапы.

…И вот я опять в кабинете следователя.

Прошлый раз, когда меня подняли со стула, на дерматиновом его сидении коричневого цвета ясно отпечатались мокрые полукружия моих ягодиц. Сейчас оно было защищено газетой, свёрнутой пополам. Придерживаясь за спинку стула, я, сморщась (этого, наверное, не видел следователь) от боли, примостился на краешке его, чтобы уменьшить площадь соприкосновения с телом.

Стоять рядом со столом мне казалось легче, но, как распишешься в таком положении? Пришлось сесть.

— Всё осознал, Рязанов? — спросил меня следователь.

— Да, — сиплым голосом ответил я.

— Напрасно ты упрямился (опять разговор как между старыми знакомыми). Мы не таких, как ты, ухарей ломали.

— Я не ухарь. Я работяга. Слесарь. И ничего не крал. Никогда и ни у кого. Никогда, — просипел я.

— Подписывать будешь? — настороженно спросил «старый знакомый». Вероятно, он подумал, что я пытаюсь опять отказаться.

— Буду. Иначе вы угробите меня.

— Разве я лично хоть пальцем тронул Вас? — опять перешел он на «вы».

— Эту зверскую расправу они творят по Вашему приказанию. И когда я выйду на свободу, то обжалую действия Ваших подчиненных. И Ваши — тоже.

— А ты в ближайшие двадцать лет, или вообще никогда, не выйдешь на свободу. Поверь мне, я об этом лично позабочусь. Подписывай.

Я расписался там, где красовалась «птичка».

Следователь моментально выхватил лист из-под руки.

— Но я не поставил дату. Сегодня какое число?

— Дату мы поставим сами. Даты нигде не ставьте.

— Почему?

— Вопросы здесь задаю я. И только я.

Следователь подсунул мне раскрытую пыльную папку.

— А могу я прочесть, за что расписываюсь, что подтверждаю?

— Совсем не обязательно. За кражи, грабежи, которые ваша преступная группа совершила.

— А Вам не кажется, что на суде выяснится правда?

Допрашивающий словно безразлично промолчал — ни о чём разговор.

После подписи второго «дела» (я успел разобрать это слово на папке) следователь внимательно разглядывал что-то на выхваченном у меня листе и после сказал:

— Ты неграмотный, или нарочно? По документам у тебя неполные шесть классов средней школы. Что ж ты мне голову морочишь? Рисуешь какие-то загогулины, как курица лапой?

— Меня всего трясёт. Разве Вы этого не видите? Вот как я могу писать? Дайте лист бумаги.

Он вынул из ящика лист, и я сверху несколько раз повторил свой автограф.

Следователь долго сверял начертанное мною на верху листа и подпись на документе.

— Подписывайте, как можете. В случае чего графическая экспертиза подтвердит. Если откажетесь.

В это мгновение, когда я занёс ручку, чтобы «подтвердить» третье или четвёртое «уголовное дело», неожиданно на лист шлёпнулась крупная алая клякса. Я бросил ручку и зажал нос платком, который держал в левой руке, и откинул голову на спинку стула. Скосив глаза, мне стало видно, как следователь, выхватив из кармана брюк платок, осторожно промокал, прикладывал его к тому месту, где произошло это независящее от меня событие. Хозяин папки придвинул её ближе к краю, достал из того же кармана связку ключей и одним из них быстро открыл двухэтажный сейф, вынул из него графин с водой, что меня удивило, чистую тряпочку, полил её из графина, отжал и стал промокать злополучное пятно.