Анджела Картер - Любовь

Глаза у нее были простодушно-голубого оттенка, а полные мягкие губы цветом и отчасти даже формой напоминали старомодные махровые розы. Когда она говорила, голос звучал резко и несколько негармонично и временами безжалостно резал слух, точно ножом скребли по тарелке, а смех всегда казался презрительным, поскольку немилосердно скрипел, — однако говорила она редко, а смеялась еще реже. Под прослойками детского жирка, защитной маской обволакивавшего уязвимые черты ее будущего лица, угадывалась пытливость и, быть может, требовательность. То и дело Ли заставал на ее лице выражение голодного любопытства, и не исключено, что именно жаждой насытиться и объяснялся тот ее поцелуй. Кем бы она ни была, Джоанна лишь изображала доверчивое дитя или становилась доверчивым дитя время от времени, когда никакие указатели больше не подсказывали ей, как поступать.

Набираясь уверенности в присутствии Ли, прекратив нервно теребить зубами уже распухшую нижнюю губу, она явила ему признаки ума незрелого, но острого. Полностью отдавшись такому приключению, как Ли, она один за другим разворачивала перед ним свои терпкие лепестки; хотя об отце и его образе жизни она говорила с саркастическим сожалением, несчастной она отнюдь не казалась. Но явно было одно: она изголодалась по новому обществу, и, когда подошло время закрытия, именно она предложила немного погулять вместе по парку, не успел еще Ли сам воспользоваться этим древним эвфемизмом.

Походка ее была прыгучей и пружинистой, а голову она держала на ходу так высоко, что вся масса волос не просто свисала на спину, а летела, колыхаясь, следом, точно напитанная собственной энергичной грацией. Шла она как женщина, которой абсолютно удобно в собственном теле. Хотя небо на западе еще светилось прожилками зеленого и розового, сверху уже сияла блудливая луна, и стоило им войти в парк с южной стороны, как Ли — сентиментальный, неунывающий, не вполне циничный и привыкший в любых обстоятельствах искать лучшее — отдался во власть не знающей вины ночи.

Ни единый лунный лучик не осмеливался пронизать абсолютную ночь затемненной спальни Аннабель, когда та во тьме взобралась на стул, чтобы дотянуться до заржавевших и неподатливых газовых кранов. Но ничто не могло поколебать ее решимости. Утонченное удовольствие охватило ее, когда послышалось первое слабенькое шипение газа, врывающегося в комнату. Аннабель знала, что потребуется немало времени, но, подобно Офелии, с радостью отдалась течению реки — легкая и безвольная, словно бумажная лодочка. Записок или писем она не оставляла, ни страха, ни боли не чувствовала — теперь она была довольна. Ни на миг не задумалась она о тех, кто любил ее, не пожалела их, ибо всегда считала их лишь гранями той себя, которую сейчас собиралась уничтожить, поэтому в каком-то смысле забирала их с собой в могилу, а значит, естественно, что они сейчас должны вести себя так, словно никогда ее не знали.

Арену парка же заливал лунный свет, и там все было ярко, как днем, только без красок. Посеребренные деревья отбрасывали на траву едва видимые тени, и каждая травинка, каждая ромашка, каждый бутон и цветок сияли отчетливо и ясно. Вся южная сторона заросла гораздо более пышным лесом, чем северная, и девушка со своим мужчиной сошли с дорожки и пошли сквозь сырой подлесок меж выбеленных стволов, пересекая полосы света, пока не заметили перед собой безмятежные белые колонны миниатюрного храма. Все было спокойно, все ярко. Бледный свет, как по волшебству, преобразил безвкусное платьице Джоанны в короткую тунику из смутных леопардовых клякс, а в волосах у нее запуталось несколько веточек и листиков. Выглядела она очень юной, но и очень искушенной. В нынешнем настроении Ли могла бы привлечь любая девушка, но об этой, что шла сейчас по пестрому лесу, любой бы подумал: она сулит всевозможные соблазны. Она могла оказаться иллюзией, игрой лунного света и благоуханного воздуха летней ночи, да и впрямь, если смотреть на нее как на изукрашенную цветами искусительницу, она была искусственным созданием его привычно романтического воображения. Ли очень хорошо знал, что она — просто непутевая школьница, но бывают ситуации, когда для своей же пользы необходимо верить внешнему впечатлению; вдобавок его утешало знание о том, что под лунным флером скрывается крепкое тело; чем бы она ни была в реальности, но так или иначе она была вполне реальна.

Аннабель уже засыпала, погружалась в глубокий сон, бывший прелюдией комы, бывшей прелюдией пустоты, и ощущала, как тает ее внешний облик и очертания перестают определять ее. Ли же был совершенно свободен возлежать с любвеобильной девчонкой в траве у храма далеко на готическом севере, а когда стало так поздно, что ее отец уже наверняка храпел у себя в постели, она повела его домой. Они спустились в город, выйдя через аморальные ворота, что не разрешали и не воспрещали доступ, будто отвергали саму нравственную проблему под предлогом того, что она неверно сформулирована. У двери своей спальни Джоанна прислушалась к папашиному храпу, а Ли тем временем разделся. Все стены у нее были покрыты фотографиями популярных певцов, над кроватью висела пара лент с конкурсов красоты; мебель из апельсиновых ящиков украшали рюшечки розовато-лилового тюля, однако грязное белье, которое она поспешно пнула под кровать, доказывало, что в глубине души она все-таки шлюха.