Анджела Картер - Любовь

То было мрачное и голое место, хотя какой-то старик играл на расстроенном пианино, а кучка изможденных шлюх то и дело порывалась что-то спеть. Ли пил то, чем угощали дальнобойщики, и позволял одной шлюхе скалиться ему — ее жиденькая болтовня плескалась у него в ушах дождевыми каплями. Впервые столкнувшись с явлением отказа, свое состояние он мог определить лишь как безусловное горе, усугубленное негодованием, и пытался ухватиться хоть за какое-нибудь карательное деяние или по меньшей мере приглашение незнакомки, которые дали бы ему возможность перечеркнуть этот отказ и восстановить самоуважение.

Как по заказу, едва негодование достигло пика, в бар вошла все та же Джоанна — вечный нежданный призрак, как всегда угрюмая и еще более соблазнительная, чем он помнил; если только он сам не приписал ей этой дополнительной соблазнительности — его антенны подсказывали, что она свободна. Она немедленно заметила Ли, хотя сперва перекинулась несколькими словами с человеком средних лет, сидевшим в углу с группой уже отупевших пьянчуг, и только потом подошла к своему учителю и разыграла перед ним столь агрессивную самозащиту, что он и помыслить не мог, какой нервной дрожью ее колотит при виде его — доступного и в одиночестве. Полукруглые брови придавали ее мягкому, белому, неподвижному лицу вид кинозвезды тридцатых годов. Пианист наяривал «Розы Пикардии», и Ли знал, что все обрыдло, прокисло и неизбежно; он соблазнит это доверчивое дитя, чтобы еще раз укрепиться в собственной аморальности, и снова погрязнет в трясине самобичевания; а потому он одарил ее своей ослепительной улыбкой и дождался, пока она к нему подсядет, чтобы можно было начать действовать.

На ней было короткое платьице в обтяжку из какой-то вульгарной набивной материи, и Ли, увлекшись отвращением к ней, от которого все его намерения значительно обострились, подумал, как ему удалось закоротить временную шкалу старой поговорки «вернулся на круги своя». Джоанна была из дрянных девчонок с задворок его детства, а теперь, когда Аннабель бросила его, он необратимо вернется к тому же типу женщин, откажется от работы и образования, быть может, запишется в торговый флот или пойдет вкалывать на стройку. Он изголодался по банальности. Субботняя драка наконец дала ей причину с ним заговорить; и она поблагодарила его с придыханием, чуть ли не застенчиво, переминаясь с ноги на ногу, и только потом уселась на лавку, покрытую драным пластиком, тщательно избегая касаться Ли.

— Это мой папаша, — сказала она неожиданно, мотнув головой в сторону пьяного мужика. — Он тут каждый вечер, пьянь.

Теплоты в ее голосе не было.

— А мать твоя куда ходит?

— Она умерла, — ответила Джоанна равнодушно.

Они были из тех семей, которых стыдится улица: запойный папаша, промышляющий хитрыми сделками по части подержанных машин, и его нелюдимая блядовитая дочка живут вместе ко взаимной досаде и частенько громогласно выясняют отношения в жалком домишке, где добром и вспомнить-то нечего. Истосковавшись по грубости, Ли положил руку ей на бедро так резко и откровенно, что она вздрогнула. Она не ожидала, что ее начнут клеить так быстро, — ведь Ли спас ее в похожей ситуации всего какую-то пару вечеров назад, а кроме того, он — учитель, хотя сегодня, похоже, то ли в подпитии, то ли просто какой-то не такой, как в классе. Тем не менее она ожидала хоть немного утонченности, а потому рявкнула:

— Руки прочь!

Ли с восторгом услышал в ее голосе визгливые интонации базарной торговки и предложил выпить. Она согласилась на полпинты «шанди» и, то и дело хихикая, принялась по чуть-чуть отхлебывать, поглядывая на Ли поверх края стакана, отчего на него с такой силой нахлынули воспоминания о ранней юности, что ему стало и приятно и противно одновременно. Джоанна злилась на себя оттого, что казалась такой нескладехой, — но поделать ничего не могла, так как страшно стеснялась. Когда он предложил ей сигарету, она закашлялась от первой же затяжки и, понимая, что еще больше выдала свою неотесанность, ушла в себя и надулась. Угрюмо нахохлившись в своем узеньком платьице, она смотрела на Ли с плохо скрываемой враждой. Но когда из бара вышел отец, она заметно расслабилась — теперь можно было вести себя свободнее.

— Пошел макли свои крутить, — пояснила она и загасила окурок. При этом шуршащая копна ее волос коснулась его щеки, и Ли неожиданно. для себя самого, вне всякой связи с предполагаемым соблазнением, но лишь потому, что их ломкая текстура так мало напоминала обычные девичьи волосы, куснул их, чтобы только попробовать на вкус эту странную, белую, пушистую массу. Джоанна затрепетала и напряглась — такое неожиданное заигрывание ее тронуло; потом пожала плечами, вздохнула, огляделась, не наблюдает ли кто за ними, и поцеловала его прямо в губы с распутным самозабвением. А затем отодвинулась чуть дальше по лавке, но уже не хихикала. Вытянула перед собой руки и стала рассматривать ногти, ожидая его следующего хода.