Григорий Свирский: Ленинский тупик

После убийства рабочих по ее вине?

— Огнежка, они никогда и ни за что не отвечают…

— Я не буду участвовать в этом преступлении. И вас… прошу, Сергей Сергеевич… Не надо! Это — тюрьма.

— Так ведь все тюрьма, Огнежка! — Ермаков вскочил на ноги, прошелся от стены к стене, словно хотел уйти, да не попал в дверь. — Все! Вся наша работа!.. Каждый мой шаг — уголовный кодекс. Твое постоянное клокотание, прости, детский лепет. «Шурка-Нюрка…» Воздушные замки. Чернышевского начиталась или кого там? Я каждый день… трижды в день, по УК РСФСР, — чистый уголовник… Что ты рот раскрыла? Не знаешь, что ли? У безголового Зотушки, когда МГУ начинали, брошенные панели увез — уголовная статья. В Лужниках стена рухнула, людей придавило — статья. Не важно, чей приказ «гнать» Лужники к празднику, ни с чем не считаясь. Я — ответственный!.. Далее. Новую оплату ввели, у Чумакова горшок с кашей отняли — уголовная статья. Да еще какая! Нарушение финансовой дисциплины. До семи лет. Со строгой изоляцией… А следователя из прокуратуры выгнал, который за Тонькой охотился… Все — статья. Каждый мой шаг. Все для блага, говоришь? Так вот… за каждый благой шаг… от года до десяти. В лагерях усиленного режима… Да что там я! Ты любого спроси. Любого директора, любого Председателя колхоза, все в статьях УК РСФСР, как в куриных перьях. Все, при нашем мудром Госплане с его инякинском снабжении, вертятся. Все по краю ходят… Иначе при нашей системе труба! Провалишь дело, и тут же… небо в крупную клетку. С какой стороны не подойди — от тюрьмы, да от сумы не отказывайся.

Я опасность, как мог, уменьшил. Найму сварщиков вдвое. Втрое. Они будут сваривать по инструкции, кругом. У них, как понимаете, объем работ другой. Пойдут следом за староверовыми… Этажа на три-четыре, конечно, будут отставать.

На что нам еще надеяться? Все повязаны. Все до одного. Все преступники. И я, и Зот, и Хрущев Великолепный… Ворон ворону глаз не выклюет. Победителей не судят!

Огнежка обхватила руками локти, словно ее просквозило. Ее и в самом деле бил озноб.

— Сергей Сергеевич! Уходите! Вы правы, на Олимпе никогда и ни за что не отвечают, как в рабовладельческой Греции, добавил бы ваш Игорь. Зот отыграется на вас. У него здесь стукачей, как собак нерезанных. Ныне он правая рука Хрущева. С Брежневым фотографируется. С Подгорным — видели в «Правде»? Такой ударит — костей не соберешь…

Ермаков, поерзав в кресле, схватился за щеку.

— Ушел бы! Убежал! От всей честнОй компании! Так ведь не отпустят по доброму… Сразу все вспомнят. Есть чего вспомнить! Только ослушайся! Тем более, так было всегда! Всегда! Вы по молодости не знаете, как «Правду» возводили. На аврале. Когда первое здание отстроили, улицу «Правды» за ночь заасфальтировали, чтоб Сталин утречком мог проехать. При свете военных прожекторов асфальт клали. Одного вроде придавило катком… Теперь, вот, надо вымахать двенадцать этажей на живую нитку — что б Хруща по животу погладить.

Правитель ныне другой. Не Иосиф — страх божий, а лишь его соратник. Труба пониже, да дым пожиже. А законность та же! «Давай-давай!» А куда бежать? Попробуй-ка!

… Над экспериментальным жилым корпусом, неподалеку от улицы «Правды», высился десятитонный кран, гордый красавец, взметнувшийся над стройкой на круглой, точно корабельная мачта, кране. Его огромные, на всю страницу, портреты, не сходили с обложек журналов «Огонек», «Советский Союз», чередуясь с портретами ученых и артистов. Металлический крюк его взлетал в поднебесье, сияя на солнце звездочкой.

Этот кран даже старики-каменщики не посмели назвать «железной лошадью», как обычные подъемники стройки.

— Конь! — восхищенно кивали в его сторону и Силантий, и Гуща. О-ох, конь!..

Железные работяги-кони без устали подцепляли и подносили металлические колонны каркаса. Когда их ставили одну на другую, Шура прихватывал их сваркой. На четыре точки. В инструкции этого не было, Но инструктор-сварщик, шутка сказать, прежде на сталинских «высотках» работал! Обнадежил Шуру: «Никуда не денется!»

А тут еще сообщили, коли подымут к приезду Никиты Сергеевича двенадцать этажей каркаса, Тоню, почему-то застрявшую в милицейском «обезьяннике», отдадут на поруки коллективу. Никто тогда не откажет. Сам Зот Инякин обещал.

Железные колонны плыли, чуть покачиваясь в воздухе, чередой. — Давай-давай! — кричал Шура вдохновенно и сорил искрами сварки. Весь корус был как в фейерверке. «Свяжут», на живую нитку, колонны длинными железобетонными балками-ригелями-этаж готов.