Григорий Свирский - Ленинский тупик

Голову Зота Ивановича повело в сторону, как от тика. Он уже не говорил, кричал:

— В три раза! Не к концу семилетки. А назавтра?

Неофициально, наедине с Ермаковым — Огнежка узнала об этом позднее, — он выразился более определенно: — Через мой труп..

В самом деле, было от чего новому министру прийти в неистовство. Все реорганизации, все сокращения и перетряски остались позади. Гламосстрой из года в год выполняет план. Портреты строителей Заречья во всех газетах. И вдруг… нечто лупоглазое, замызганный ватник. Его удел — пить. Забивать «козла» до одури… И от его-то имени во всеуслышанье: миллионы народных денег по вине Инякина летят на ветер?!.

Ермаковские интриги! Попытка затеять склоку… — Зот Иванович позднее, на пленуме ЦК партии, защищался с решимостью отчаяния, а давно известно, ничего нет на свете коварнее отчаяния сохранить свои привилегии.

И вдруг, какой оборотень! От него же документ, от ненавистного Зотушки, «Правду» через две недели! К чему такая спешка? Тем более, строить вовсе не главное здание редакции, главное штурмом возвели еще при Сталине, а теперь высотку неподалеку, срочно — для жилья «правдистов», что ли? Строить быстрее… в пять раз!

Очередная показуха?!

— Показуха, Огнежка, показуха! Хрущев прилетает из заграничного вояжа через две недели. Уезжал — забор был, котлован огораживал. Прилетит — громадина высится. Двенадцать этажей..

Чистая показуха, Огнежка! Да и страх! Сколько стояли. То потолочных панелей нет, то еще чего. Простой на простое. А кто виноват? Хрущ заматерел. Кукурузу даже в Архагельскую область затолкал. Ладно хоть не на полюс… Голову снимет запросто… И тут уря-уря! Всю дорогу так… «Без туфты и аммонала не построишь канала», — ведь это еще с концлагерей пошло. С Беломорканала.

Огнежка присела на край стула. — Написали протест?

— И писал, и звонил. Наверху, в строительном отделе, ощетинились, как кабаны. Там с Зотом поют дуэтом. Неизвестно еще, кто первый сказал «э». Зот или кто-либо из хрущевских секретарей.

На самом деле, Ермаков не только писал и звонил секретарям ЦК. Попросил давно и хорошо знакомую ему Екатерину Фурцову немедленно принять его, и там обстоятельно разъяснил, с глазу на глаз, что такая стремительность укладки нереальна. Не кладка, а авантюра!.. На что Екатерина 27-я бис, как иногда называл ее Шура Староверов, изнемогавший от «бесконечных гостей», поджала губы в жесткой складке, и — с напором: «Считайте это нашей партийной установкой» На такие слова члены большевистской партии, как известно, не возражают. Тем более новый Член Политбюро ЦК их произнесла. Выше власти в СССР нет…

Но об этом Ермак беспартийной Огнежке даже не упомянул. На лица не переходил. Выразился, можно сказать, афористично…:

— Там ныне такой дух. Все хрущевский зад лижут. Хоть святых выноси…

Да вы и сами видите. Объяви Хрущ завтра себя русским самодержцем, свита бы изобразила неписанный восторг. Мол, давно пора прекратить дорогостоящие игры в выборы! Есть русский царь, и — дело с концом!

— Что за чушь? Зачем им царь?!

— Царь им и на черта не нужОн. Свита жаждет править вечно! Ее вечная мечта — НЕСМЕНЯЕМОСТЬ.

Сергей Сергеевич, извините за повтор, завершить все двенадцать этажей только-только за две недели невозможно. Как прораб вам говорю…

Ермаков подпер небритую щеку рукой, словно у него зубы болели.

— В том то и ужас, Огнежка, что возможно….Все возможно. «Нет таких крепостей, которые большевики… и прочее ля-ля-ля». Если колонны каркаса не приваривать по инструкции — кругом, а прихватывать сваркой… на четыре точки. Временно. Колонну на колонну водрузил, прихватил — на четыре точки. На нее — следующую. Снова — на четыре точки. А доделать позже.

— Это преступление, Сергей Сергеевич. Заранее запланированное. Недостаточно нам жертв пятьдесят седьмого года, когда мадам Фурцева была московским секретарем… Я бы все строительные книги и учебники начинала с эпиграфа или, на худой конец, сноски под заголовком. И текст непременно такой: «В 1957 году в Москве, когда партийным секретарем была Екатерина Фурцева, рухнуло двадцать три стройки. Лишь упавшая стена на стадионе Лужники похоронила под собой двадцать семь рабочих.»

— Языкатая ты, Огнежка. И не вполне объективная. Забыла в своей «сноске» написать, какая была «партийная установка». Не прекращать кладки даже в сорокоградусный мороз. Раствор и не схватился…

Помню, как Екатерина кричала мне по телефону: кровь из носу, но чтоб к новому году все было, как в ажуре! А на дворе минус сорок два, как в сорок втором году. Чуть оттепель, и — крах… Кстати, гуманист Хрущев выдвинул нашу Екатерину в министры культуры СССР именно после массовых катастроф…