Михаил Гиголашвили - Дезертиры

Так он и отправился: где на попутках, где пешком. Блокпосты и контроли обходил стороной, ему не привыкать. В Москве кантовался еще с полгода у знакомой девки, а потом через Литву и Польшу рванул в Германию.

— Через Литву? — насторожился Шнайдер. — Сколько времени и как вы шли?

— Три месяца. Лесами полз.

— Лесами?.. — усмехнулся Шнайдер и выключил диктофон. — Когда мой отец бежал из русского плена, то ему понадобились годы, чтобы лесами дойти до Германии!.. А он говорит — три месяца. Смешно.

Я перевел. Витас замолк, глаза его пошли по параболе.

— Ну, тогда скажи: на попутках.

По его словам, он сторговался в Литве с каким-то частником, тот его подвез к границе, Витас перешел ее ночью лесом, а в Польше, в условленном месте, подсел к тому же частнику в машину. Так же миновали и польско-германскую границу. В Дюссельдорфе частник подвез его к лагерю.

— И сколько вы заплатили этому человеку?

— 500 баксов. Да ему хули риска было?.. Если что — попутчика взял, ничего не знаю наххху…

Столбик дат на листе завершился. Шнайдер не спеша подсчитал что-то и сказал:

— Если следовать вашим датам, то не хватает пяти лет. Я заново буду считать, а вы оба тоже слушайте и считайте, может быть, что-нибудь неверно отметили, — и он терпеливо начал повторять даты; вышло, что пяти лет правда не хватает.

— А хер его знает, контузия, может, что и не так… — пробормотал Витас и опять вспомнил, что к одиннадцати надо к врачу, а потом задрал рубаху и принялся показывать шрамы.

— И как раз не хватает тех пяти лет, которые он, по его словам, служил в армии, в этой таинственной дивизии 00… Впрочем, и так все ясно, — с некоторой брезгливостью сказал Шнайдер, достал другой здоровенный атлас (на этот раз российских городов), нашел Грозный и попросил рассказать, на какой улице Витас родился, где была его школа, где стоял дворец президента и т. д.

— Да не помню я ничего!.. Что он, сука, меня долбит, дятел долбаный! Я тут не географию учить пришел, — повысил Витас голос. — Дома нет, школа порушена, все разбомблено, президент убит — чего ему еще?

— Не кипятись, он просто хочет проверить, это его задача, — остановил я его, но в ответ зареяло такое долгое и страстное «ннахххуу…», что Шнайдер спросил у меня:

— Что это за слово он к каждому предложению добавляет?

— Вроде «zum Teufel», [3] 3 К черту (нем.). — смягчил я.

— Но «Teufel» по-русски будет «черт», а он говорит что-то на букву «н», сухо парировал Шнайдер (а до меня дошло, что и он наверняка понимает русский язык не хуже, чем Витас — немецкий). — Ладно. На какой реке стоит Грозный? Что случилось с президентским дворцом? Как называется главная улица Грозного?

Витас этого всего не знал, ничего не помнил, все забыл и опять начал давить на контузию, после которой память отшибло.

— Все забыл, а что в Германию идти надо, хорошо помнил. Такая выборочная забывчивость. Впрочем, все это теперь уже неважно, — подытожил Шнайдер и перешел к заключительной части: обоснование просьбы о политубежище.

Витас подумал и сказал:

— Переведи ему: я читал, что у вас тут природа путевая и люди ништяк, а там, у нас, природа х…ая и люди дерьмо, поэтому прошу меня принять как беженца. Не желаю больше никого мочить, отмочился, хочу тихо жить… И все, наххху…

— Может, еще что-нибудь? — осторожно уточнил Шнайдер. — Что ему грозит в случае возвращения на родину?

— Поймают и в лагерь сунут. А то и просто в поле шлепнут, там же ж суда нет: пулю в лоб — и спи спокойно! Прошу помиловать и в ад не посылать. И к врачу мне уже пора — башка лопается…

Шнайдер кивнул:

— Пусть идет.

— Свободен! — сказал я.

Витас вдруг улыбнулся:

— Это я уже тоже однажды слышал!

Когда звон подков затих, Шнайдер вздохнул, переложил какие-то предметы на столе, вытащил кассету из диктофона:

— Наши политики все-таки очень странные люди. Ну зачем нашему министру внутренних дел надо было издавать указ, чтобы дезертиров из Чечни временно не отсылать назад?.. С косовскими беженцами уже нахлебались проблем — теперь эти новые напасти. Для чего?.. Ну выпишу я этому бандюге отказ — это же криминальный тип, я бы с ним ночью повстречаться не хотел — а он возьмет и сбежит!

— А что после отказа он может еще предпринять, кроме бегства и побега? — поинтересовался я, тоже собирая бумаги, лежавшие передо мной: вопросы, лист с подсчетом дат, выписку из закона.

— В принципе, он может нанять адвоката и обжаловать отказ. Тогда дело пойдет по судам. А если он без всякого адвоката просто сбежит?.. И в мафию какую-нибудь пойдет?.. Опыта убивать у него явно хватает. И вот вам — одним преступником больше. Как будто своих не хватает. А мы, вместо того, чтобы его тут же отправить назад — хоть в Россию, хоть в Польшу, хоть в Литву, хоть к черту-дьяволу на рога — сейчас ему временный трехмесячный паспорт беженца выпишем. А когда некоторые трезвые люди предложили беженцев, до решения их вопроса, в закрытых помещениях держать (как это, кстати, почти всюду и делается и что вполне логично: мы же не знаем, что это за люди), то эти желторотые зеленые политики такой писк подняли, что в Брюсселе откликнулось: ах, опять лагеря на немецкой земле, сортировка людей, государство-тюрьма!.. Как всегда: масса слов и капля дела. Вот и сидим со связанными руками… Эх, да что говорить… Я сейчас отдам запись на распечатку, а вы потом переведете ему протокол. Таков закон. Конечно, надо, чтобы все было по закону. Только тем, наверху, легко эти законы издавать, а вот выполнять их тут, внизу, ох как трудно!.. Не хотите ли кофе? Вам полагается оплаченный перерыв в полчаса. Сейчас оформим ваш обходной… — И он, прежде чем встать, отметил время конца интервью.