Михаил Гиголашвили - Захват Московии

Вот! Как масло масляное это было! Помощь!

— И я буду рад, да! Только где? Вы на Усах?

Максимович засмеялся:

— Нет, еще нет. Мы сейчас много не пьём — здоровье не позволяет…

— Нет, я хотел… По Усам? Место как называется, где я был, где шахматы? Сквер? Куда ехать, не ездить?

— А, понял, мой адрес, пишите…

— Почему «пишите», без результата? Я хочу записать! — забеспокоился я.

— Ну, запишите… Записываете?..

— Сейчас, ищу-найду ручку, — покопался я в сумке. — Есть!

— Улица Пулемётчиков, 83/85, корпус 2, строение 2 Б…

— А строение — это что, не дом?

— Дом, только учтите, что строение 2 А находится на одном конце улицы, а наше, строение 2 Б — на другом…

— Почему? — спросил я и сам же ответил: — По кочану?

— А хрен его знает, почему им так взбрело? Страна такая! У нас же всё — правое ухо через левый пень…

— Да, левша делал. — Я уловил знакомые мотивы и сказал, что скоро буду поймать машину и приходить.

— Ждём.

Я собрал сумку, закрыл её на молнию, адрес ветеранов оставил в кармане пиджака, под рукой.

Бабушки в платках, как у Бабани, сидели около подъезда… сюдачили… ну да, от «сюда-туда», кто куда пошёл, кто пришёл…

— А вы не скажете, где машину на улицу Пулемётовую ловить?

— Чего? — отозвалась одна старушка, а другая оглядела меня:

— На спорт, что ли, собрался?

— Да. Спортсмен…

— Чего-то я вас не знаю? Вы из какой квартиры? Светки ли нашей жужон?

Другая старушка, прищурившись, осмотрела меня:

— Нет, Светкин жужон чернявый был, с короткой стрижкой, а этот — белесый, с кудрями… Да Светка того наглого уже давно прижучила, сейчас с одним студентом шляется, недавно видала их в беседке… А в сумке что у вас? — с подозрением указала она на сумку.

Я пожал плечами:

— Мои вещонки… Я Беренберга искал… хотел найти…

— А, Беренберга… Его нет, внучка рожает… И чего старый попёрся, спрашивается? Поможет, что ль? Дело большое!.. Я, когда своего четвёртого рожала, мужу сказала, чтоб он борщ помешивал, приду из больницы — заправлю…

— Деньги есть — вот и попёрся. Не зря же в ларьке сидит! — подпустила язву вторая.

— А вам что, спортзал на Пулемётчиках? Тогда лучше троллейбусом езжайте, вот тут «пятёрка» проходит, а потом на Кольцевой пересядете на автобус… Номер 27, кажется… Или 28, не помню…

— Нет, спасибо… лучше такси…

— А, вот так вот… — поджала губы старушка. — Мы на такси не ездим. Там! — сухо кивнула она в сторону улицы, что я и сам знал, но всё равно сердечно поблагодарил их:

— Вам — и спасибо великое!

— И тебе здоровым быть!

Отойдя в слякоть обочины, начав выискивать глазами пустую машину и уклоняясь от грязных брызг, я вдруг подумал, что Максимыч сказал — они ждут гостей. Как-то малоудобно идти в дом, когда там гости… Все будут буркалиться, глазами шнуровать… Надо где-нибудь посидеть, подождать, еще раз всё обдумать. Я отошёл к тумбам возле ларька, сел.

С одной стороны, ветераны — мои единственные знакомцы, с другой — не забывалась и внушительная лапонь одуванчика, которой он немцев убивал и штифели с них, еще живых, снимал. Чтобы так и меня… не разделал… Да, лапонь… Но зачем ему меня убить?.. А просто: был немец — и нету… Говорят же в Польше: «Хороший немец — это мёртвый немец»… Может, и у Максимыча такие же принципы?.. Говорит, пельмени лепим…

От этих мыслей начало бродить под ложечкой… Вкусные, наверно… В детстве я их часто ел — Бабаня лепила и меня учила, но маме это почему-то не нравилось — «ты не девочка», — и она мне запрещала крутиться на кухне, что я очень любил. А когда узнала, что дедушка Людвиг учил меня курицам топором головы отрубать, то устроила большой тарантуй… нет, субунтай (я помню, это праздник у татар, на семинаре по сказкам упоминалось, память всё-таки у меня феноменальная)… Кричала на папу, зачем из ребёнка растить садиста, мало их уже было вокруг?.. Я не понимал до конца её возбуждения: ну что такого — один раз топором тюкнуть?.. Сама она курятину ест… Если бы она узнала, что Хорстович живых лягушек варит, то совсем бы, наверно бы, обнервничалась бы со всех сторон (неизвестно, сколько раз это «бы» ставить, Вы на грамматике разрешили ставить сколько хочешь, не помешает)… Хорстович ловил лягушек и кидал их в кастрюлю, ставил её на огонь и с большим удовольствием смотрел, как вода постепенно закипает и лягушки мечутся, варясь заживо. А перестал после того, как попытался сварить котенка, но тот сумел скинуть стеклянную крышку, прыг-прыг — и до кости оцарапал Хорстовича. После этого Хорстович перестал (или опасался) мучить живое. Нет, мама права — никого нельзя трогать, если не хочешь, чтобы и тебя сварили.