Михаил Гиголашвили - Захват Московии

Неожиданно индюшка, несмотря на проволоку, легко вспорхнула на скамью, раскрыла и свернула крылья и внимательно — то ли с надеждой, то ли с усмешкой — уставилась на меня. Мне стало жутко. Я отшатнулся от скамьи и, пробормотав: «Это я так, пошутил, извини», стал торопливо собирать банные принадлежности и натягивать одежду.

Индюшка сразу съежилась, нахохлилась, втянула головку в старческие плечи и прикрыла пленкой глаза. Посидела так секунд десять, словно ожидая, не скажу ли я еще чего-нибудь. Глубоко, по-человечьи, вздохнула. Тяжело, неуклюже, боком спрыгнула со скамьи и опять уткнулась в стену.

А я выключил свет и газ, осторожно прикрыл за собой дверь и поспешил прочь, словно совершив какую-то гадость. И думал весь вечер, что не смогу завтра есть индюшатину.

Но на следующий день мы, после церкви, много катались на лыжах, умирали от голода, и я прекрасно ел свои любимые поджаристые крылышки, хотя встречи этой, и вздоха её, и безнадёжной тоски не забыл…

И как же теперь понять-понимать: время — не вечно? Пространство — не бесконечно? Душа — не бездонна? И как бабочкам добраться до рая? Ни вперед, ни назад. И обратно в кокон не совьёшься, в куколку не залезешь, личинкой не станешь, в яйцо не уйдешь и на аминокислоты не распадёшься, что было бы лучше всего…

Все окрестные границы были закрыты, и во время голода и чумы никто не мог убежать из опричнины в другую страну; а кого хватали на польской границе, тех сажали на кол, некоторых вешали.

До того, как великий князь устроил опричнину, Москва с ее Кремлем и слободами была отстроена так. Китай-город имел двойные ворота; на север он широко раскинулся по реке; на юге лежал Кремль; на запад были также двойные ворота. В Кремле были трое ворот: одни ворота Кремля были на запад и двое ворот на север. От восточных ворот города до западных город — весь насквозь — представлял собою площадь и рынок — и только!

На этой Красной площади под Кремлем стояла круглая церковь с переходами; постройка была красива изнутри и над первым переходом расписана многочисленными священными изображениями, изукрашенными золотом, драгоценными камнями, жемчугом и серебром. Митрополичий выезд со всеми епископами на Вербную субботу происходил ежегодно именно к этому храму. Под переходом похоронено несколько человек; на их могилах горели день и ночь восковые свечи; эти мертвые не тлеют, как говорят русские, а посему они считают этих покойников святыми и молятся им днем и ночью. У этого храма висело много колоколов.

На этой площади умерщвляли и убивали господ из земщины. Тогда вся площадь — от западных ворот и до этого храма — бывала окружена и занята опричными стрелками. Трупы оставались обнаженные на площади и днем и ночью — народу в назидание. Потом их сбрасывали в одну кучу в поле, в яму.

Около храма есть ворота Фроловские в Кремль. На восточной его стороне — тоже церковь Св. Константина и Елены, ничем не отличающаяся от других русских церквей. Затем идут знатнейшие приказы, все деревянной постройки, и только один из камня. А именно: Казанский, Разбойный, Разрядный, Поместный, Приказ Большой Казны, Дворцовый приказ, приказ Челобитенный, где вычитывались все челобитья, которые сходили от великого князя и были подписаны. Дальше стоит Архангельский собор, где похоронены покойные великие князья.

Далее Казенный двор. Перед этой церковью и Казенным двором ставили на правеж всех, кто был должен в казну. Дальше — еще одна двухэтажная церковь, Благовещенский собор, с лестницей вверху, со сводами. Свод и одна стена по левой стороне до дверей и входа в нижнюю церковь расписаны изображениями святых в образе человеческом. Дальше — сводчатым же проходом — можно пройти до площадки перед Большой набережной палатой великого князя, в которой он обычно обедает.

Когда он сидит за столом, то по правую его руку обыкновенно садится старший сын. Сам он с грубыми манерами: опирается локтями на стол, и так как не употребляет никаких тарелок, то ест пищу, взяв ее руками; иногда полусъеденное опять кладет в чашку. Прежде чем пить или что-нибудь съесть, он обыкновенно знаменует себя большим крестом и взирает на образа Девы Марии и св. Николая. Кравчий, подавая ему питье, употребляемое им в изобилии, часть выливает в другой стакан и вкушает его для пробы. Сын во время питья встает и желает отцу здоровья.

Если великий князь кому-нибудь своими руками подаст что-либо из пищи или питья — это знак великой милости. Он очень высокого роста. Тело имеет полное силы и довольно толстое, большие глаза, которыми он постоянно вращает и все наблюдает самым тщательным образом. Борода у него русая, довольно длинная и густая; но волосы на голове он, как большая часть русских, бреет бритвой — эта мода идёт, без сомнения, от татар.