Чак Паланик - Кто все расскажет

С каждым ребёнком моя мисс Кэти красуется перед зеркалом в полный рост, проигрывая одну и туже сцену. Поворачивается направо, затем налево и, наконец, анфас. Улыбается, томно приопускает ресницы, наклоняет прославленный подбородок, изображает на лице самые разные чувства, обращается к своему отражению:

— О да, Она просто прелесть. Позвольте вам представить мою дочь, Кэтрин-младшую. — Или же произносит: — Позвольте представить вам моего сына, Уэбстера Карлтена Уэстворда Четвёртого.

Эту строчку сценария она отыгрывает снова и снова, прежде чем сунуть ребенка ожидающей медсестре, монашке или соцработнице. Приложить к нему образец ткани или краски. Поднять шум из-за какого-нибудь изъяна или царапинки. На место каждого забракованного младенца на кастинг являются двое новых.

Мисс Кэти до позднего вечера повторяет, как заведённая:

— Гав, ко-ко-ко, иа… Кэтрин Кентон-младшая.

— Хрю, ква, му… Уэбстер Карлтон Уэстворд Четвёртый.

Звезда играет дубль за дублем, час за часом. Уличные фонари начинают мерцать, а потом загораются в полную силу. Со временем затихает гул, доносящийся с автотрассы. В окнах особняков напротив скользят и задёргиваются шторы, Наконец парадное крыльцо пустеет — сверху и донизу. Больше ни одного сироты.

В прихожей я наклоняюсь поднять упавшую на пол бандану. Размазанные и высохшие капли краски образуют бледно-розовую дорожку, ручеёк из розовых пятен, сбегающий вниз по ступенькам и на дорогу. Следы отвергнутых.

У обочины останавливается такси. Водитель выходит и отпирает багажник. Ставит на тротуар два больших чемодана, потом открывает заднюю дверцу. Мы видим мужской ботинок и отворот на брючине. Наружу высовывается рука, на мизинце которой блестит золотая печатка. Из-под показавшейся шевелюры сияют очи цвета рутбира. Вспыхивает улыбка — яркая, как фейерверк на Четвёртое июля.

И вот появляется особь мужского пола, которая может похвастать широкими плечами Дэна О’Херлихи, узкой талией Марлона Брандо, длинными ногами Стивена Бойда и дерзкой улыбкой Джозефа Шильдкраута в роли Робина Гуда.

Камера разворачивается на сто восемьдесят градусов, и моя мисс Кэти бросается к двери с криком:

— О, любимый…

Её широко раскинутые руки и выпяченная грудь напоминают о Пенелопе (Джули Ньюмар), встречающей Одиссея; о Джиневре (Джейн Расселл), воссоединившейся с Ланселотом. О Кэрол Ломбард, спешащей в объятия Гордона Макрея.

Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий взывает к ней снизу вверх с благородством Уильяма Фроули в роли Ромео Монтекки:

— Кэт, милая… У тебя не найдётся трёх долларов заплатить за такси?

Застывший у чемоданов таксист терпелив, словно Льюис Стоун. А ещё небрит, как Фесе Паркер. Машина у него жёлтая.

Распустив по плечам золотисто-каштановые волосы, мисс Кэти зовёт меня:

— Хэйзи! Хэйзи! Отнеси вещи мистера Уэствуда в мою комнату!

Бессовестные любовники сливаются в поцелуе. Камера кружит и кружит над ними. Наплывом — погребальная церемония.

Двенадцатая сцена первого акта начинается очередным флешбэком. Кэтрин Кентон снова держит в руках урну с прахом. Уже знакомые декорации: тусклые внутренности усыпальницы Кентонов. Кругом паутина. Тяжёлая бронзовая дверь открывается и впускает нас. Каменная полка на заднем плане тонет в сумраке, она заставлена медными, бронзовыми, никелированными сосудами. На урне в руках у мисс Кэти выгравирована надпись: «Оливер „Ред“ Дрейк, эск.». Пятый «отбывший».

Действие происходит в те времена, когда по радио целыми днями крутили Фрэнка Синатру — песню «Приговор» в переложении Уильяма «Каунта» Бэйси.

Моя мисс Кэти прижимает урну к груди, затем поднимает её к лицу под вуалью из чёрного кружева. За вуалью — губы. Отпечатав смачный след от помады на гравированном имени, Кэтрин Кентон ставит новую урну к остальным, на пыльную полку, между бутылками бренди и пузырьками с люминалом.

«Одноплечане», — сказала бы Луэлла Парсонс, увидев, как я и Терренс Терри поддерживаем мисс Кэти с двух сторон.

Коллекция урн перемежается пыльными бутылками шампанского. Сосуды живые и мёртвые хранятся бок о бок в сухом промозглом полумраке погреба-усыпальницы. Только вторые стоят, а первые лежат на боку, затянутые вуалями паутин.

Гав, хрю, пип… «Дом Периньон», 1925.

Гав, мяу, иа… «Болленже», 1917.

Терренс Терри снимает позолоченную фольгу и, покрутив петлю, ослабляет проволочную сеть, что удерживает пробку. Затем, приподняв бутылку и направив её в пустой угол, вращает пластмассовый гриб большими пальцами. Наконец раздаётся хлопок, слишком громкий в каменном погребе, и пенная струя вырывается из бутылки, забрызгав пол.