Бренда снова склонилась над больным, попыталась влить в него лекарство. Мальчик вскрикнул, схватился рукой за плечо Поля.
– Папа! – неожиданно и громко позвал ребенок.
Поль машинально поправил подушку и посмотрел на Бренду. Они стояли рядом у постели ребенка, и Поль не переставал задавать себе один и тот же вопрос: почувствовала ли она, как эти бессознательные крики ребенка словно соединили их цепью. Она не смотрела на него, она не отрывала глаз от мальчика, и на лице ее была отрешенность. Она повернулась и пошла из комнаты, запахнув полы халата, словно ей вдруг стало холодно. В дверях она остановилась и сказала:
– Позовите меня, если это опять повторится.
Он не отрываясь смотрел на нее сквозь тусклый свет.
– Хорошо, я позову, если не справлюсь сам.
Почему же она ушла, подумал Поль с обидой. А, собственно, какие у него есть основания возмущаться, если она вовсе и не замечает его. И до чего же глупо и сентиментально думать, будто слова больного ребенка, сказанные в бреду, могут что-то значить для них обоих. Ведь мальчик звал тех, кто ему был сейчас крайне необходим: свою мать и своего отца, которых не было рядом с ним. «До чего же ты поглупел, старик, за время своей долгой болезни, если способен допустить, что этот бессознательный крик ребенка может связать тебя прочными узами с женщиной, которая видит в тебе лишь сменную сиделку у постели больного.
Ради бога, дружище, – сказал он себе, – не раскисай!»
Поль вдруг почувствовал, что не может обойтись без сигареты и чашки крепкого кофе, который она оставила в термосе на кухонном столе. Он выпил кофе. Крепкий горячий напиток немного успокоил его, а дым сигареты унес последние остатки глупых мечтаний.
Он закурил еще одну сигарету и мысленно произнес:
«Не обольщайся, старик, думай о себе реально даже при тусклом освещении и принимай эту женщину такой, какая она и есть на самом деле: суровая, ненавидящая мужчин. Ухаживает за ребенком только потому, что, как и ты, чувствует свою вину перед ним. Не пытайся изобретать какие-то таинственные узы, которые могут вас связать. Их нет и никогда не будет».
Он откинулся в кресле, его сознание пробудилось от сна, он снова явственно услышал, как тяжело дышит мальчик, как с грохотом бьются о берег волны, как за окном постукивает ставень.
Бренда стояла на крыльце дома, освещенная яркими лучами солнца, под которыми уже начала испаряться влага в наполненном дождем саду. Она обернулась, и сердце бешено забилось у нее в груди: почки на полусгоревшей сливе лопнули, и кое-где уже распустились белые цветы.
Поль взглянул на часы. Три часа. Тело у него затекло от долгого, неподвижного пребывания в кресле, старый халат, накинутый поверх одежды, не уберег его от пронизывающей сырости, наступившей после дождя.
Бренда так и не заснула всю ночь, она несколько раз вставала, ложилась, потом опять вставала, подходила к мальчику, тревожно прислушивалась к его дыханию. Поль слышал, как она хлопотала на кухне. Она включила свет, подняла кофейник, показав, что собирается сварить кофе, и вдруг тихо позвала:
– Поль!
Он взглянул на нее, свет лампы подчеркивал ее печаль.
Бренда поежилась.
– Холодно? – спросил Поль.
– Нет, просто меня почему-то бьет дрожь, – сказала Бренда, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения.
– Вам необходимо поспать.
– Пыталась, ничего не вышло. Как он там?
– По-прежнему. Только щенок ведет себя беспокойно.
Бренда прошла в комнату. А Поль с восхищением смотрел на нее. Малиновый халат и черные пышные волосы волновали его, и ему еще раз показалось, что днем место почтмейстерши занимает другая женщина, чужая и равнодушная.
Она вернулась.
– Мне не нравится его состояние, – тихо сказала Бренда. – Ноги холодные, пульс еле слышен, но учащен. И дышит совсем не глубоко.
Щенок заскулил. Бренда, волнуясь, прошла мимо Поля. Поль бросился вслед за ней. Щенок стоял у кровати, положив передние лапы на одеяло. Едва вошли Бренда и Поль, он завыл во весь голос.
Голова Кемми неподвижно покоилась на подушке, загнутые вверх ресницы казались еще более темными. Бренда подняла тоненькую ручонку мальчика, обвила запястье своими пальцами, потом села на кровать и приложила ухо к его груди. Полю показалось, что она провела в таком положении невыносимо долгое время. Глухой вой щенка бил по нервам, как по натянутым струнам.
Когда Бренда подняла, наконец, искаженное горем лицо, Поль вскрикнул и упал на колени. Прильнув щекой к холодной руке ребенка, он заплакал.
Читать дальше