Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

– Мы с ним никогда не разговаривали о войне, да и ни о чем другом практически тоже.

Дядя смерил его взглядом.

– Мне кажется, тебе не по душе наша семья?

Иоганн смотрел на свою сигарету, и его юношеское лицо было непроницаемо.

– Я любил бабушку. Она всегда была очень ласкова со мной, когда не молилась и не плакала. А что касается остальных, то никого из них, кроме кузины Хельги, я ни люблю, ни не люблю. Мы просто принадлежим к разным мирам.

Фон Рендт поднял рюмку.

– Ну тогда я выпью за твою первую встречу с австралийцами. Ты достиг большего, чем я смел рассчитывать. Если ты сумеешь так же хорошо играть эту роль еще полгода, то приобретешь много полезных связей.

– Но, право же, я никакой роли сознательно не играл.

– Конечно. Конечно. С этими милыми типичными австралийцами, чья история начинается в лучшем случае с деда, нетрудно ладить. Но между ними и нами, способными проследить свой род на триста лет назад, всегда будет пропасть. Во всех молодых странах одна и та же картина – они не верят в кровь. Но я рад тому, что при первой же встрече с австралийцами ты обеспечил себе полезное знакомство. Белфорд – человек влиятельный, и он может помочь тебе подыскать занятие, которое тебя устроит. Ты уже думал, что будешь тут делать? Это богатая страна, и деловой человек – к сожалению, сам я старый солдат и деловыми талантами не обладаю – может нажить тут хорошие деньги. А деньги в этой стране решают все.

– Я еще не знаю, чем я займусь. Мне сначала хотелось бы поездить по стране. Может быть, забраться куда-нибудь в самую глушь. Или год поработать на строительстве на Сноуи-ривер. Ну что-нибудь такое, что показало бы мне настоящую Австралию. А по-настоящему меня интересует только живопись.

– Живопись?

– Да. Я пошел в отцовскую, а не в материнскую семью.

– Но дома ты живописью занимался?

– Немного. Только в свободное время. Бабушка этого не одобряла, и остальные тоже. Не понимаю почему. В конце концов в том, чтобы быть художником, нет ничего зазорного, верно? То есть настоящим художником, а не маляром.

Фон Рендт посмотрел на племянника так, словно старался разгадать, что кроется за его легкомысленным тоном, но задать прямой вопрос не решился. В конце концов он сказал:

– Это правда, да и художники тут зарабатывают хорошо. Пожалуй, это единственный вид искусства, в который богатые австралийцы легко вкладывают деньги, как бы скверно ты ни писал. К тому же ты мог бы писать картины и одновременно заниматься настоящим делом. Если ты будешь осмотрительно выбирать дорогу, то можешь добиться здесь всего, при условии, что внушишь им, будто ты согласен с их безнадежно устаревшими идеями и пошлым образом жизни.

– Почему вы решили остаться в этой стране, если она вам так не нравится?

Фон Рендт неторопливо прошелся по комнате.

– Здесь все-таки лучше, чем стало в Штатах с тех пор, как черномазые там уж очень распустились. Да и женщины тут еще знают свое место. Вообще это достаточно приятная страна, если у тебя есть деньги и ты соблюдаешь определенные формальности.

– Я приехал сюда не для того, чтобы что-то соблюдать, а чтобы найти тут более свободную жизнь.

– Более свободную жизнь? Неужели ты еще так молод и наивен, мой милый, что думаешь, будто где-нибудь в мире можно найти свободную жизнь?

– Но ведь вы постоянно твердите о «свободном мире».

– Это просто красивый оборот речи. Но здесь люди не более свободны, чем в Соединенных Штатах. И даже менее свободны. Там хотя бы есть влиятельные люди, владельцы влиятельных газет, которые осмеливаются выступать против правительственной политики. Ну, а тут есть только люди, которые протестуют, – и все. Газет у них нет, так что мы многое можем сделать. В твоих жилах течет кровь наших предков, а потому ты не последуешь примеру большинства приехавших сюда немцев. Прожив год-два в этой ленивой стране солнечного света, океанского прибоя и псевдоравенства высших с низшими, они сползают до уровня местных уроженцев. Их уже не трогает судьба фатерланда, лишь бы новая родина обеспечивала им большое жалованье, автомобили, телевизоры и холодильники. Они вступают в профсоюзы, они участвуют в забастовках, их дети уже неговорят на нашем языке. Они уподобляются библейскому персонажу, который продал право первородства за чечевичную похлебку, – только они продают его за набор электроприборов. Ты таким не будешь. Я чувствую, что мы с тобой прекрасно сработаемся.

Он обнял Иоганна за плечи.