Сирил Коллар - Дикие ночи

Я ужинаю с Марком, и мы говорим о наших разочарованиях, нереализованных мечтах. Наша дружба устояла перед временем — ей уже шестнадцать лет. Марк рассказывает мне о своей новой пластинке, о том, что Мария бросила его и он спит с кем попало.

Я уезжаю в Африку, и это снова бегство: я буду снимать репортаж в Абиджане и беру с собой Сэми в качестве ассистента. Продюсер и режиссер летят с нами. Мы пересаживаемся в аэропорту Мадрида, и нам приходится ждать три часа. У меня закрываются глаза, но внезапно я замечаю знакомый облик: красивое лицо, прекрасное тело, хотя походка немного жесткая, слишком быстрая. Эрик… Он пробирается между сиденьями из лилового пластика, не замечая меня. Он совсем не изменился с момента нашего разрыва, тогда, под прожекторами речного пароходика. Он все так же напоминает снаряд, запущенный наугад в поисках успеха. Я окликаю его, и он падает в мои объятия, начинает упрекать за то, что я ни разу не позвонил сам и не ответил ни на одно послание, которые он оставлял на моем автоответчике. Все те же слова и движения, как будто время остановилось и мы не расставались. Я говорю Эрику, что поезд ушел, что я давал ему массу возможностей вернуться. Сэми все это явно забавляет.

Оранжевое такси вылетает на бульвар Жискар д’Эстена и везет нас к центру города, проезжает на красный свет, кто-то истерически сигналит нам вслед. Шоферы такси в Абиджане такие нервные, что их называют «черный кофе». Альфа Блонди воспела кровь, льющуюся каждую ночь на этой артерии, ведущей к Плато: «Бульвар Жискар д’Эстен, бульвар смерти…»

Мы поселяемся в отеле «Вафу», очень шикарном: номера расположены в соломенных хижинах на сваях с видом на лагуну. Мы с Сэми получаем номер с двумя большими кроватями.

Я должен снимать репортаж о ньяме-ньяме. Это такой танец, что-то вроде хореографического кун-фу, исполняемого абиджанскими хулиганами. Банда из одного квартала встречается с бандой из другого, и они танцуют, вместо того чтобы драться.

У меня свидание с Сирики на террасе отеля «Кокоди». Он маленький, молодой, с лысеющим лбом и уже работал с европейцами над документальными съемками. Он говорит продюсеру:

— Я стою дороже других, но вы можете потребовать от меня чего угодно, и я вам это достану!

Продюсер колеблется, но я советую ему нанять африканца.

На следующий день Сирики организовал мне встречу с двумя шефами банд из Трешвиля и Аджаме. Мы оказываемся в зарослях маки недалеко от моего отеля, договариваемся устроить свидание между двумя бандами три дня спустя на автовокзале Трешвиля. Они будут танцевать ньяму-ньяму, а я буду снимать.

А пока я снимаю город, контраст между нищетой и роскошью, покосившиеся крыши бидонвиля прямо под башней отеля «Ивуар». Я беру интервью у главарей банд, у танцоров, молодых негодяев, говорящих между собой на жаргоне нуши. Они напоминают о нищете, о бедных иммигрантах из Буркина-Фассо, которые крадут, чтобы выжить, а местные жители наказывают их, вбивая в черепа длинные гвозди.

Начался сезон дождей. Я еду под низвергающимися с неба потоками воды в старом длинном черном «датсуне», взятом напрокат съемочной группой. Сэми сидит рядом, он мало говорит, смотрит в темное небо. Между нами выросло невидимое препятствие: Сэми изменился, да и я тоже, наверное. Он работает хуже, чем прежде, я хочу его чему-нибудь научить, но мне кажется, что ему на все плевать и он просто издевается надо мной. Ночью мы ложимся под простыни, иногда целуем друг друга в щеку, иногда просто бросаем: «Спокойной ночи!» Сэми делает вид, что не замечает моего желания, как будто хочет сказать, что он здесь только для работы, а не потому, что он мой любовник.

Обе банды танцоров встречаются в Трешвиле. Мускулы, ножи, кастеты, нунчаки, зеркальные солнечные очки. Весь этот джентльменский набор они демонстрируют перед моей камерой. Они ходят кругами, улыбаются, но я спрашиваю себя, не зарежут ли они меня в следующую минуту. Я общаюсь только с главарями — Боно и Максом. Сирики помогает мне расставить танцоров по местам; я единственный белый среди безумства черных тел. Мне нравится это ощущение: если я совершу что-нибудь неуместное, позволю какой-нибудь неверный жест, лишнее слово, хрупкое равновесие может нарушиться, и они разнесут весь квартал. Продюсер в ужасе, он заперся у электриков. Танцоры из Трешвиля снимают рубашки и майки, а аджамцы остаются одетыми. Они становятся напротив друг друга, а я хожу вокруг них с камерой. Они танцуют: удары ногами и кулаками в сторону противников, напряженные лица, поднятые подбородки, совершенная красота.