Алан Черчесов - Дон Иван

Желтое платье уже приближалось к отелю. Войти в него раньше супруги я не успевал. Мне было стыдно, но радостно: теперь я узнал, от кого и зачем убегают наши любимые в чужом переполненном городе. Они убегают от нас, чтобы скорее соскучиться и вернуться обратно же – к нам.

Открыв дверь, я услышал:

– Ревность – гадкое чувство. Ты так не думаешь, Дон?

Я рухнул в кровать и сказал:

– Ревность – прекрасное чувство. Чувство-фонтан.

– Почему вдруг фонтан?

– Фонтан бьет всегда вхолостую.

Она рассмеялась.

– Только для тех, кому повезет.

– Я редкий везунчик.

– Ты редкий болван.

– Я голодный болван. Шашлык нам с тобой по карману?

– Нам все по карману. Нам по карману забыть о кармане. Дай-ка мне закурить.

Мы помолчали. Потом я спросил:

– Видела того парня с пляжа? Полдня разгонял с неба тучи. Ты сейчас его видела?

– Где?

– Если нет, то неважно.

– Я видела слепую. Когда я гляжу на нее, мне кажется, будто вот-вот случится беда. Глупо, правда? – Она затянулась и, выдохнув дым, негромко добавила: – Коли есть на свете судьба, у нее должны быть такие глаза.

– Смотря чья судьба. У моей глаза вот такие…

Поцеловал ее в веки. На губах остался блуждать привкус слез.

– Утром у нас самолет.

– Тебе надоело?

– Просто дурное предчувствие. Не обижайся. – Анна разгладила пальцем мой лоб и повела чертой дальше, рисуя на мне переносицу, нос, волны губ, утес подбородка, склон шеи, скатилась в ложбинку между ключиц, там потопталась, копнула и достала из ямки погасший окурок – жест колдуна, врачующего хандру. – Пошли лопать мясо.

– Детский сад, – сказал я. – Аферистка. Фигня, а не фокус.

– Фокус в том, что я тебя очень…

Где-то захлопнулось с шумом окно и зазвенели осколки. Что-то насмерть разбилось и укололо нас в сердце стеклянной иглой.

– Сквозняк, – сказал я.

Анна пробормотала:

– Только б не хуже.

А может быть, мне показалось. Может, она ничего не сказала. Может, я сам слишком громко подумал.

Потом мы пошли в ресторан. Сидели за столиком, слушали ветер, смотрели на море и говорили совсем не о том. О том мы умело молчали.

– В Созополе ты не поплавал. Мне жаль.

– Будем считать, ты наплавалась за двоих.

– Не моя вина, что до твоего приезда погода стояла прекрасная.

– Как назло, – сказал я. – Это я не про вашу погоду. Это про новые плавки.

Море бузило. Время от времени нас настигали и брызги. По бокалу ползла угрюмая капля. Поддев ее языком, я испил свое море до дна.

– Ничего особенного. Даже вино тут вкуснее, чем море.

– Не злись.

– А вино тут вкуснее столового уксуса ровно в два раза. – Я лизнул склянку – проверить. – Ну не в два. В полтора.

– Это не уксус, а масло. Уксус рядом. Не злись.

– Эй, братушка! Нам еще графинчик вина.

– Ты пьян. Съешь шашлык.

Я ткнул ногтем в меню:

– Шашлык у болгар называется “шишчета”. Это многое объясняет. Шиш порядком остыл и давно уже лыка не вяжет.

– Ты действительно пьян.

– Я не пьян. Просто топлю в вине трезвость.

– Тебя будет тошнить.

– Поштормит и отпустит.

– Если хочешь, останемся.

– Нет.

– Скажи, что ты хочешь?

– Вина. Обожаю вино вместо моря.

Она поднялась и пошла.

– Эй! – крикнул я. – Ты куда?

Догонять я не стал. А по правде – не смог. На пути в отель меня так шатало, что я едва не свалился на скалы. Качку пережидал, примостившись на ограждении, сторожившем обрыв фонарем. Как только я двинулся дальше, столкнулся нос к носу с лицом. Оно изучало меня с несвежей листовки, приколотой объявлением к дереву. Черно-белый мертвец с фотографии. Из тех, кем болгары обклеивают города. В этой стране на тебя отовсюду глазеют покойники. Привыкаешь к ним быстро – за день.

Судя по надписи на некрологе, мертвецу исполнился год. Судя по самому мертвецу, его об этом не известили: лично я за сегодня встречался с ним дважды. Ушуиста (если на снимке был он, а не тот, кто преставился вместо него год назад) звали волчьим именем Вълко. Вот те на, думал я, смерть – и та бывает подделкой.

Перед входом толпился народ и корпели на корточках два полицейских. Третий стоял в стороне и курил. Потом завел мотоцикл, что-то крикнул, они отошли и подали знак санитарам. Те подняли носилки и потащили в машину. Голову спрятали под полотенцем (я узнал на нем вензель отеля), а вот тело ничем не прикрыли. С безволосой груди ухмылялась русалка. Это был приговор.

– Прибило к сваям, – сказала Анна, когда я выполз из ванной, спустив в унитаз свои потроха. – Я его и нашла. Мне так не хотелось…