Лин Ульман - Прежде чем ты уснёшь

Высокие четырехстворчатые окна, выходящие в яблоневый сад, задрапированы винно-красными шелковыми занавесками с кисточками, оборками, бахромой, бантиками — шелк спускается до самого пола и растекается маленькими красными лужицами. Винно-красные бархатные обои выгорели на солнце, теперь они светлее, чем занавески. Посреди комнаты стоит кровать — не у стены, а прямо посередине. Старинная железная кровать с большими белыми пуховыми перинами и подушками, поверх которых лежит покрывало ручной вязки и черные думочки, на которых красными нитками вышиты буквы, собаки, цветы. На тумбочке у кровати тикает будильник, который показывает неправильное время — без пяти четыре. Однако его это обстоятельство нисколько не смущает, он тикает как ни в чем не бывало. Я беру будильник и рассматриваю его; все рычажки у него отвалились, и выставить правильное время нельзя. Я ставлю его на место. Он продолжает тикать. Какое-то время я смотрю на будильник, качая головой в такт его тиканью, и говорю: «Тик-так-тик-так-тик-так, а ты знаешь, что показываешь неправильное время? Стоишь тут и тикаешь зря, хотя на самом деле ты никому уже не нужен». Я кладу будильник в тумбочку и захлопываю дверцу, но это не помогает. Тиканье продолжается. «Тик-так-тик-так-тик-так, — передразниваю я. — Черт бы тебя побрал!» В комнате жарко. Стекла покрылись испариной. Я распахиваю тумбочку, хватаю будильник и открываю стоящий возле двери шкаф. Там висят платья: желтые, фиолетовые, красные, бирюзовые и даже снежно-белое боа — такие носили в тридцатых годах. Я швыряю будильник в шкаф и запираю дверцу. Затаив дыхание слушаю. Нет, не сдается. Не сдается, и все тут. Тикает. «Ну ладно, — говорю я. — Твоя взяла». Я открываю шкаф, достаю будильник и ставлю его на место. «Стой здесь, — говорю я. — Только тихо!»

На тумбочке стоит керосиновая лампа, я беру спичечный коробок, достаю спичку и зажигаю лампу. Спичечный коробок из гостиницы «Рафаэль» в Париже.

Потом я захожу в ванную. Пол выложен маленькими черными и белыми плитками, стены серые, краска местами облезла. В воздухе стоит влажный запах теплых подвальных испарений. Над раковиной — позолоченные угловатые краны, ванну подпирают железные львиные ноги. На крючках висят мохнатые полотенца цвета красного перца, перед ванной лежит грубый лохматый ковер. Я включаю воду. В трубе что-то гудит и грохочет на весь дом, потом из крана начинает хлестать горячая вода. Но тут раздается стук в дверь, и я слышу шепот Аарона: «Э-эй, здесь кто-нибудь есть?» Он закрывает за собой дверь.

— Аарон! — говорю я, выходя из ванной. — Это ты!

— Да, — говорит Аарон, смущенно улыбаясь и неловко двигая руками, в каждой из которых он держит по бутылке белого вина.

— Не хочешь искупаться? — спрашиваю я. — Это спасает от жары.

— Искупаться? — переспрашивает он.

Я иду по красному ковру, он такой мягкий, что я снимаю туфли и чулки и иду по ковру босиком прямо к Аарону. Он гораздо выше меня, я смотрю на него снизу вверх. Я встаю на цыпочки, обнимаю его за шею и целую в губы. Он обхватывает мою голову и крепко целует меня. Ну зачем, зачем он так в меня вцепился! Нет, мне это не нравится. Я отступаю на шаг и смотрю на него, он вытирает лоб тыльной стороной руки. Я снова подхожу ближе. Жара. У него над верхней губой и вокруг глаз капельки пота. Я расстегиваю бабочку у него на воротнике, затем пуговицы на рубашке, снимаю с него брюки и трусы. Он стоит передо мной совсем голый, но я еще не настолько расхрабрилась, чтобы на него посмотреть… Я беру его за руку и веду в ванную. Стягиваю с себя красное платье и комбинацию. Опускаю правую ногу в ванну, выключаю кран, говорю, что сейчас очень жарко.

— Ну и жара, — говорю я, садясь в ванну. — А в жару ни в коем случае нельзя принимать холодные ванны. Надо делать наоборот, в жару надо сидеть в очень горячей воде; так меня бабушка научила.

Стоя рядом, голый Аарон отхлебывает из бутылки вина.

— Не знаю, — говорит он.

— Чего не знаешь? — спрашиваю я, потягиваясь.

— Не знаю, — повторяет он.

— Тс-с-с, — говорю я. — Дай-ка мне вина.

Аарон пробует ногой воду и кричит.

— Черт! — кричит Аарон. — Горячо же!

— Сейчас привыкнешь, — говорю я.

Я складываю руки в форме чаши и зачерпываю воду. Затем опрокидываю ее себе на лицо.

Аарон снова опускает ногу в воду. Замирает на мгновение, а потом решительно — я даже удивилась — залезает в ванну. Вода плещет на пол. Переливается через край.

Он хватает меня за волосы, пытаясь поцеловать.