Иван Зюзюкин: Из-за девчонки

Колюня так и сделал: там, где он всегда сворачивал налево, стал заворачивать направо – и наоборот. С тех пор, как он перешел в другую школу, Оля Самохвалова была единственным человеком из его бывшей школы, с которым он встречался лицом к лицу и разговаривал. Звонили «братья», звонил Мишулин, даже Светка Зарецкая была не прочь поболтать с ним. Но Колюня со всеми держался одинаково. Тусклым голосом бросал в трубку свои «аха» и «лана» и в конце концов добивался, чего хотел, – на том конце провода ему говорили: «Пока!…» Звонила и классная. Но его не было дома. Через бабулю она просила позвонить ей. Колюня так и не позвонил и не смог даже объяснить самому себе почему…

Бывало, он замечал, в толпе прохожих кого-нибудь из своей бывшей школы – у того, кто прячется, зрение острее. Тут же сворачивал в другую сторону и шел себе дальше, или подходил к столбу, улепленному, как пластырями, объявлениями об обмене квартир, и делал вид, что его сильно интересуют разъезды, съезды и кто какой породы собаку потерял.

Но порой нужда, заставляла его ходить до прежним тропкам. Однажды, он торопливо огибал дом, в котором жил Коробкин. Боролся с искушением посмотреть на знакомое окно. И не удержался – взглянул. Возможно, у него просто разыгралось воображение, но он явственно увидел, что окно приоткрыто и что на него ружьем наставлена телескопическая труба. Колюня резко повернулся к дому спиной, прибавил шагу, но еще долго чувствовал на своем затылке горячий кружок такого же диаметра, как труба…

Долго, долго шла зима с ее днями, похожими на затяжные сумерки, низким небом и серыми снегами. Но закончилась наконец и она. На помощь Колюне, кроме музыки, пришла весна – известная мастерица менять настроение людей в лучшую сторону. С домов и деревьев до земли протянулись золотые нити капели – она трудолюбиво выстукивала вдохновенные монологи в пользу того, что жизнь, как бы там ни было, прекрасна. В хмуром небе Колюниного несчастья появились голубые оконца. Разлука, как весна: одно уносит, другое приносит…

Это было в теплый майский день… Бабуля прослышала от соседки, что в «Универсаме» продают соленые помидоры в банках. Не мешкая, засобиралась в магазин.

– Я сбегаю, – загородил ей дорогу Колюня, пожелавший немного пройтись, вытянул из ее рук авоську и повелел: – Гони мани…

Бабуля выдала требуемые деньги.

– Сколько взять? Уан? Ту? – спросил он и, облегчая для бабули понимание английского языка, показал ей сначала один палец, потом – два.

– Ту, ту! – вынужденная объясняться на чужом языке, закивала бабуля. – Одну-то мы с тобой съедим, а вторую откроем, когда отец с матерью приедут…

– Вэлл… – хлопнул ее Колюня по плечу. – Ю ар зе бест грэнни ин Москоу энд сабэбс. Я хотел сказать, что ты самая лучшая бабуля в Москве и Московской области.

– Иди, не болтай, – отмахнулась она и вытолкала за дверь. И сама вскоре пошла в промтоварный – покупать себе чемодан.

В те дни она потихоньку собирала вещи. Вскоре должны были приехать в отпуск сын и невестка. Внук сдаст выпускные экзамены и уедет с ними, будет жить и учиться два года за границей. А она вернется к себе в деревню. Там ей будет лучше: есть родня и, в отличие от Москвы, так тихо, что слышно, как в тазу лопаются мыльные пузыри…

Но жалко было расставаться с внуком. Поначалу-то он ей многим не нравился: балованный, думает только о себе, смеется, над чем можно и над чем нельзя. Родная кровь, а вроде как иностранец, говорит по-русски, а не поймешь, одевается, стрижется – глаза бы не глядели… И только когда слегла, убедилась, что есть у него и душа и сердце. Она ведь было уже собралась ложиться в больницу – он не позволил. Кормил, поил – в жизни за ней так никто не ухаживал…

С осени, заметила она, стал он скучным, нервным. То песни поет, то слова от него не добьешься. Потом догадалась: девчонка у него на уме, та самая, что с Валерием Коробкиным приходила к нему, когда болел. Но говорить ему про свою догадку не стала, даже притворялась, что ничего, не знает. Боялась! Взрослые, когда им взаимностью не ответят, пуще смерти боятся непрошеного сочувствия. А дети, если с ними такое стряслось, жалости и вовсе могут не снести. Пусть этот огонь в самом человеке горит – быстрее погаснет…

Вдруг внук начал ходить в новую школу. Она не спросила даже почему. Может, из той его исключили, может, сам ушел – какое ее дело? Раньше стала подниматься утром, готовить ему завтрак, следила, чтобы проездной не забыл взять… Перед майскими позвонили родители. Он им про то, другое рассказал, а про новую школу – ни слова. Затем ей передал трубку. Она взяла без большой охоты – от телефона у нее всегда начинала болеть голова – и тоже им про школу ничего не сказала. Приедут, пусть сами разбираются, что случилось…