Иван Зюзюкин: Из-за девчонки

– Обо мне вспоминает?

– Нет, – виновато улыбнулась Оля.

– И то н-неплохо, – грустно покивал головой Колюня и, набравшись духу, спросил Олю: – Можно, я почитаю, что вы написали про меня?

– Если интересно, что мы о тебе думаем, – вспыхнула она, – пожалуйста!…

Колюня читал и время от времени потряхивал головой. Дочитал, свернул как было, пополам.

– Олька, зачем это? Трудолюбивый, исполнительный, пользовался большим уважением… А?

– Пойми, тебе сейчас, как никогда, нужна хорошая характеристика…

– Но это же липа, Олька!… Сама сколько раз долбала меня за то, за другое… – невесело засмеялся Колюня.

– А вот теперь, когда ты ушел от нас, многие о тебе по-другому говорят. Даже Светка Зарецкая и та считает, что тебя в классе не хватает… И пожалуйста, не думай, что характеристику я одна составляла. Всем бюро вчера с четырех до шести сидели…

– И все были за?

– Все! – клюнула головой Оля.

– И Коробкин в том числе?

– Да! Хочешь знать, он больше всех старался, чтобы характеристика была хорошей. Заметил: в ней говорится, что ты надежный товарищ, морально устойчив?… – Она с торжеством сообщила: – Это его слова!…

– Лицемер, – еле слышно обронил Колюня.

Но Оля всегда была чутка к его словам – услышала она и это.

– Ты не прав! – горячо и поспешно возразила она. – Когда Ольга Михайловна узнала про характеристику и подняла в школе шум, не кто-нибудь, а Валерка встал на уроке и сказал ей, что она мстит тебе. И что одной ей кажется, будто этого никто не понимает. Она его за эти слова потащила к директору. А он и директору чего-то наговорил… Нет, я считаю, что он как раз искренний. Может, даже чересчур. Он очень дорожит своими чувствами. Но забывает, что чувства есть и у других…

Слушая ее, Колюня низко опустил голову.

– То есть я хотела сказать, что он в то же время большой эгоист. – Чувство справедливости в Оле срабатывало как условный рефлекс. – Правда, классная со мной не согласна. Говорит, что я путаю эгоизм с эгоцентризмом, а это не совсем одно и то же.

– Нет, ты, меня удивляешь! – нервозно перебил ее Колюня. – Сколько тебе крови попортил. А ты бегаешь, хлопочешь за меня…

– Как тебе не стыдно?! Я комсорг. Это моя обязанность! – закричала Оля, вся опять вспыхнула, уши у нее стали розовыми и прозрачными. – Ты правильно против меня выступал, только слова не те подбирал. Мне и классная часто говорит, что я люблю общественную работу, но мало думаю, что она дает людям…

Колюне стало не по себе: она еще и оправдывается перед ним. И он сказал ей:

– Брось клепать на себя. Ты девчонка что надо…

– Ты меня не знаешь, – сразу заторопилась она, стала в беспорядке заталкивать в сумку учебники. – Слышал бы, например, как я на мать кричу, когда она опять звонит отцу, унижается.

Колюня глядел на нее, а что еще сказать – не нашелся.

– Я пошла. До свиданья… – попрощалась Оля и продолжала стоять.

– Перовскому передай, – попросил он, – будет еще приставать – схлопочет…

– Передам! – благодарно улыбнулась она. – Он трусишка, напугается.

У Колюни перехватило дыхание – до того захотелось сделать для нее что-нибудь хорошее. А что? Он взял свою фирменную сумку, выпростал ее на стол. То же самое сделал и с Олиной сумкой. Она сначала не поняла, что он задумал. А когда поняла, вцепилась в свою сумку, точно она была инкассатором, а Колюня – грабителем.

– Пусти! – плачущим голосом требовала она. – Отдай мою сумку!…

– Мы с тобой махнулись, – не отдавал Колюня. – Поняла?

– Нет! – продолжала Оля выдергивать свою сумку. – Пусти!

– Так?! – Колюня схватил со стола характеристику и двумя руками поднял ее над головой. – Слабо порвать на мелкие кусочки?!

– Нельзя! – взмолилась Оля. – Это же официальный документ…

Из лоджии он увидел, как она вышла из подъезда и испуганно шарахнулась от тихо ехавшей ей наперерез свадебной машины. Колюнину фирменную сумку она, словно кем-то забытую вещь, несла на отлете. А как она, свернув за угол дома, побежала и как у нее по щекам полились слезы, этого Колюня уже не видел…

В большом городе переносить одиночество ничуть не легче, чем в маленькой деревне, – от себя и своих душевных неустроенностей, как и от угрызений совести, никуда не спрячешься. Но затеряться, сделаться невидимым для друзей и знакомых, коль встречи с ними для тебя тяжелы, – куда проще. Для этого достаточно сдвинуть свои обычные маршруты чуть в сторону, и река твой жизни побежит по руслу других улиц и переулков, в теснинах других кварталов.