Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер (Журнальный вариант)

Когда, увидев впереди окраины Пытавина, водитель спросил у Геры, где его лучше высадить, Гера ответил, глядя на дисплей, на нем всплывающую будто ниоткуда привычную картинку с эмблемой знаменитой сети мобильной связи:

— Мне совершенно все равно.

— Мне тоже все равно, я дальше еду, в ихний город. Там ждут меня мои курносые. Хочешь, поехали со мной.

— Зачем?

— Не знаю, ты же отдыхаешь. Там аквапарк, можешь сходить, поплавать с телками.

— Нет-нет, мне здесь, в Пытавине, где-нибудь в центре, — ответил Гера. Ему невыносимо хотелось позвонить, но он упрямо сдерживал себя: сказать Татьяне «здравствуй» при водителе, голом, подмигивающем, похохатывающем от звуков собственного голоса, было немыслимо… — …даже кощунственно, — нечаянно сказал он вслух.

Водитель смолк мгновенно и наморщил круглый загорелый нос, припоминая вроде и знакомое и вроде осуждающее слово, поглядывая искоса на Геру и не решаясь у него спросить, к чему он это слово произнес, что оно значит и что он этим словом захотел ему сказать.

Водитель приостановил «газель» возле парка, в тени больших деревьев. Денег не взял, простился хмуро. Гера с мобильником в кулаке бросился в парк, обрадовался тишине его неряшливых, заросших конским щавелем аллей, сел в тень рябины, ее зеленых гроздьев, на облупившуюся крашеную лавочку. Торжественно вздохнул и хорошо заученными, быстрыми прикосновениями вызвал Татьяну.

Вместо гудков услышал:

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Охнув, он повторил вызов и вновь услышал ненавистное:

— Аппарат абонента выключен…

Сунул телефон в карман, вытянул ноги и постарался наладить дыхание. Спешить было некуда; безлюдный старый парк был хорош для ожидания, хорош и для сокровенного разговора, который должен был когда-нибудь и состояться; тихий скрип веток и пошевеливание жирных листьев на сквозняке усыпляли тревогу; солнце, с трудом струящее свой свет сквозь кроны, ничуть не жгло, но, утешая, омывало лицо; лишь обезглавленный гипсовый солдат, преклонивший колено в зарослях ромашек и бессмертника, держащий в вытянутой руке, как чашу, свою каску со своей головой, с криво торчащим из затылка куском арматуры, мешал тревоге уснуть. В парке не было слышно птиц, лишь изредка со стороны дороги доносился гул автомобиля.

Ну хорошо, сказал себе с угрозой Гера и опять достал мобильник.

Опять услышав механический женский голос, начавший говорить все то же, издевательское, но отчего-то по-английски, он не дослушал издевательства, вскочил и наобум пошел вглубь парка.

Там, в сырой тьме, припахивающей свалкой, в окраину которой упирались кусты старого парка, он набрал номер квартиры на Лесной — ответом были долгие гудки.

Шарахаясь от шныряющих повсюду кошек, Гера в обход свалки вышел в закоулок с деревянными домами, палисадниками, водозаборными колонками, то тут, то там криво торчащими из старой, проросшей снытью и осотом булыжной мостовой, и на ходу попробовал еще раз позвонить Татьяне на мобильник. Результат был тот же.

Он вышел и в соседний закоулок, сказав себе, что главное теперь — не останавливаться, не столбенеть в отчаянии, идти куда глаза глядят, не прекращая между тем попыток дозвониться, но и не потакая нетерпению: не через шаг пытаться и не через два — через пристойное количество шагов, оговоренное с самим собой. Гера оговорил с самим собой четыреста шагов от попытки до попытки и очень был доволен, что ни разу не поддался нетерпению, не сократил ни разу расстояние между попытками.

Четыреста шагов по улице Урицкого, четыреста — по Комсомольской, еще четыреста — по Новосельской, четыреста — вокруг площади Кирова, и их хватило, чтоб дважды обойти всю эту маленькую площадь с ее ларьками и киосками, — при всех его попытках и везде мобильный телефон Татьяны был выключен или находился вне зоны действия сети, домашний лишь гудел, Татьяны дома не было, где б Гера ни оказывался и ни находился.

…Ее не было дома на Больничной, на Маяковского, на Преображенской; ее мобильник не включался на Гагарина, Калининской и Профсоюзной. Она не отзывалась ни по одному из своих телефонов на вещевом рынке, где сгрудились палатки и лотки с турецким и китайским ширпотребом, с пластмассовой посудой, хрусталем, с миксерами, утюгами и электромясорубками, с виниловыми сумками, пакетами из полиэтилена с картинками из мультиков о Бэтмэне и Человеке-пауке. Она не возвращалась на Лесную и на продуктовом базаре, среди мясных рядов, уже почти пустых, звенящих мухами и осами над одинокими слепыми и ушастыми свиными головами; среди рядов с капустой и картошкой; она не попадала в зону действия сети и на краю базара, среди торговок семечками, воблой и сушеными грибами.