Николай Климонтович - Степанов и Князь

— Что ж, честь — это судьба, — пожал плечами Князь, натянул куртку на голову и, казалось, тут же уснул.

Разбудил их рядовой Никола, и только теперь они рассмотрели, что у их конвоира очень большие уши, мочки которых крепко вросли в череп.

Гимнастерка на нем была застегнута не на ту пуговицу.

— Эта, значит, — сказал он, как мог внушительнее, стараясь с достоинством нести свое дважды императорское имя и обдергивая непослушную полу, — выходи на дознание.

В физкультурном зале посредине стоял письменный стол, поодаль висели гимнастические кольца, под ними были уж приготовлены два стула. В глубине зала виднелся придвинутый в угол прилавок, на котором стояли весы лицом к стене, — возможно, в иные, базарные, дни здесь чем-то приторговывали. За столом сидел лейтенант Загадин, нервный, алый и еще больше помятый, чем накануне. Перед ним вывернутые наизнанку лежали сумка Семена и тряпичный мешок Князя. Он держал в руках паспорта задержанных и по одному просматривал.

— Москвичи, значит. Согласно регистрации этот на улице Вавилова, а этот на Демьяна Бедного. Что ж к нам пожаловали? И куда путь держим? — произнес лейтенант с тем спокойствием, какое выдавало задавленное бешенство. Говорил он тихо и монотонно, отчего было понятно, что он уж задумал нечто гадкое. — Эй, Никола, подай квасу. Для прикола.

Кажется, рядовой водитель Никола использовался лейтенантом Загадиным и в качестве денщика.

— Нам бы поскорее в поля камыша, гражданин начальник, — поторопился объяснить Семен. — Или позволите называть вас просто Григорий? Папское имя! Как вас по отчеству?

— Имя самозванное, — заметил Князь вопреки инструкции, которую сам же только вчера давал Семену.

— Про камыши не катит, — произнес милиционер, тяжело глядя не на Семена — на Князя. — Майка, паскуда, сказала, значит, как меня зовут. Предупредила как бы, так, значит, надо понимать. А вы у ней, значит, подживали, типа того? — И он вдруг, как учили в школе милиции, рубанул кулаком по столу.

Слабосильный рядовой Никола, который нес бутылку водки, стакан и сверток свежепорезанной сырокопченой колбасы, ничуть не пошатнулся и даже не вздрогнул, видно, привык, и вывалил снедь на стол.

— Релевантно, — сказал Семен и улыбнулся сладко, даже чуть заискивающе.

— Какие-то вы оба фиалковые, — выдохнул Загадин, и белая жила вспухла на его красной шее. — Ну, который из вас ее харил? — заорал он. — Или оба, обсосы городские? — заходился Загадин. — С Майкой я еще разберусь. А вы получите у меня х… по деревне. Об этом будет посвящено постановление.

— Транспарентно, — согласился Семен.

Князь молчал.

Милиционер, унимая дрожь в руке, налил себе полстакана водки и выпил, не закусывая.

— А этот что у тебя все время молчит? — спросил он Семена, признав, наверное, в нем человека своего круга.

— Умный, вот и молчит.

— Горе от ума, глядели такое кино. На русского не похож.

— Русские тоже бывают умными, — сделав вид, что обиделся, сказал Семен. — Конвергентно.

Князь опять промолчал. Последнее, в чем надо признаваться в отечественных присутственных местах, так это в своем происхождении.

Впрочем, Князь вообще никогда ни в чем не признавался. Однажды Семен спросил у него, отчего тот не посещает Дворянское собрание. А зачем, ответил Князь, я и так Шишов . Князь знал, что лучшие представители русской породы, отобранные веками из таких же, как этот милиционер, бывших землепашцев, стали чужды простонародью и нынче их принимают за инородцев. Простолюдины из интуитивного мазохизма, наверное, не могут поверить, что и они, русские, могут быть и сильны, и складны, и умны. Здесь что-то не так, чувствуют они. Не догадываясь, что все это было не ими рассчитано и удачно с ними проделано, навек.

— Я что, русского не могу отличить, — орал лейтенант Загадин, испытывая к Князю инстинктивную сословную неприязнь. — Мы русский милиционер, и с нами Бог! А ты еврей! Евреи всегда сделают так, чтобы расстроить русского человека. Ты, сука, откуда взял наши советские генеральские сапоги? — Впрочем, было понятно, сапоги его интересовали куда меньше Майкиной верности.

— Мы ситечка у мадам не крали, — вставил Семен. — Нас можно простить и отпустить, Григорий. Точнее, гражданин начальник.

Но милиционера теперь всецело интересовал Князь. Видно, зная изысканный вкус любимой, к нему он и возревновал.

— Что ж, мы тебя пристроим в депо по жидовской линии. Не коси черемшу, умник, запарь лапшу. Мои слова надо отливать в битуме. Нет, в бетоне. Эй, Никола! Звони Кобелевкеру, пусть шлет перевозку!