Николай Климонтович - Степанов и Князь

— Пожалуйста, я уйду, — сказал бродяга ничуть не обидевшись. И обратился к нашим путникам: — Заглядывайте, коли освободитесь, может, что понадобится. Меня найти несложно. Идите на запах. — И он вышел, не простившись с антагонистом Загадиным.

— Вот ведь, — сокрушился лейтенант, — никогда у него при себе ничего нет. Такой хитрожопый. А ведь миллиардер в рублевом исчислении, у него сто тысяч на книжке. И еще, небось, заховано. — Он закашлялся. — Жадный хохол, не хочет делиться. Но мы найдем, мы докопаемся, мы нароем.

И дверь опять захлопнулась, и снаружи, казалось, ее чем-то подперли.

— Ну, как тебе наш зиндан, Шиш? — спросил Семен.

— Узилище как узилище, — произнес флегматичный Князь. — Только прошу тебя, Сема, будь экологичней в беседах со стражами правопорядка. Не надо, Сема, раздражать окружающую среду.

Часов у них не было: Семен не носил, часы Князя остались на приборном щитке автомобиля. Судя по косым пыльным лучам из-под потолка, наступал вечер. Накормили их один раз — рядовой Никола принес батон черствого хлеба и две кружки спитого чая. На десерт выпал из-за батареи центрального отопления использованный презерватив. Когда по их ощущению наступила ночь, они устроились на, должно быть, вшивом после ночевки на нем бомжа физкультурном мате.

— Мишка, будем на свободе, — сказал Семен другу перед сном, — я подарю тебе книгу. Вот генералиссимус Иосиф Сталин на дни рождения маршала Конева всегда дарил ему какой-нибудь из томов собрания сочинений Эмиля Золя. Но я, Мишка, подарю тебе другую книгу.

— И впрямь, не жмись, Сема. Поделись, пожалуйста, Сема, чем-нибудь из своего духовного багажа.

— Но поскольку пока что мы еще не на свободе, Шиш, я расскажу тебе одну историю. Нет, Шиш, не про то, как князя Игоря перевербовала половецкая контрразведка, эту историю ты уж слышал. Другую историю.

— Валяй, — сказал Князь, деваться ему было некуда.

И Семен рассказал об одном незамысловатом случае, о каковом прежде было бы как-то не к месту вспоминать. Вот она, эта история.

— Ты знаешь, кум, что в карты я играть не умею. И потому не люблю. Однажды нам, группе только принятых в молодежную секцию Союза молодых талантов, организовали творческие каникулы в Доме творчества на Сенеже. И вот в соседнем номере обнаружилась странная пара. Он — художник с «Ленфильма», она — бывшая актриса, некогда закончившая ВГИК. Шли прекрасные девяностые, когда кино снимать бросили и кинематографисты были без работы и голодны. Так что путевку из Питера в Подмосковье этой немолодой заслуженной чете подбросили в Союзе кинематографистов, как кость и подачку. Он был еще не старый, крупный и сильный мужик, русский с Кавказа. Видно было, что некогда, когда был при деньгах, это был рубаха-парень, гуляка и гроза студийных баб. Теперь он тяжело переживал унижение преждевременной ненужностью и бедностью; она, маленькая и когда-то, должно быть, хорошенькая, но уж седая, как могла, его поддерживала и укрепляла. Пить ему было не на что, хватало только на пиво. А у меня деньги были. Я угощал его по-соседски, а потом они предложили мне сыграть в преферанс. Я в последний раз играл в общежитии на первом курсе и почти забыл правила. Они меня скоренько подучили, я накупил пива, и мы у них в номере сели за пульку. Играли по копеечке для начала. Ну, натурально, первые сдачи они поддавались, подогревая во мне кураж, потом, разумеется, я стал проигрывать. Им даже на лапу играть не пришлось, так хреново я играл. Ну, распалялся, конечно, все утверждал, что в следующем круге мне непременно попрет, мы глотали пиво, и я уже дважды бегал за деньгами в свой номер. Пару раз сердобольная женщина, жалея меня, предлагала закончить, но муж, разумеется, настаивал закрыть очередную пульку. Да и я, уязвленный проигрышем, закусил, как водится, удила. Делали иногда перерывы. Тогда муж с бутылкой пива в руке — он пил из горла, — чтоб расправить затекшую спину, присаживался на свою кровать, видно было, он доволен дармовым приработком. И вот в какой-то момент дама вдруг вскрикнула: Ой, да у тебя ж пиво льется ! Он, видно, поставил открытую бутылку рядом с собой и забыл ее на кровати. Тогда он бросил карты и стал, что называется, белее полотна. Да что там, я сейчас промокн у , говорила она, но он был страшно расстроен. Она сдернула одеяло, пиво уж просочилось и расплылось по простыням. Он был просто убит, на нем лица не было, и ничего не хотел слушать. Да пустяки, успокаивал его и я. Он был безутешен. Позор и стыд, повторял он, горничная подумает, что я обоссался! И что ты думаешь, Шиш, этой же ночью, не попрощавшись и даже не взяв с меня остаток проигрыша, они тайком сбежали, хоть срока у них была еще неделя…