Полина Дашкова - Игра во мнения

...Бабушка радовалась, что после Афганистана Кирюшу направили на работу в мирный город Душанбе. Там тепло и много фруктов. Конечно, ей бы хотелось, чтобы внук пожил с ней. Но с другой стороны, она боялась, что в Москве рано или поздно он познакомится с дочерью бандита Циркача, и тогда его ждут серьезные неприятности.

Она знала, что Кирюша влюблен очень серьезно. Каждый раз, когда он приезжал, сразу бросался гулять со стариком Диком. Долго пропадал во дворе. Или торчал на балконе с дедовским биноклем. Это выглядело нелепо. Взрослый мужчина, офицер, прошедший через настоящий ад, вел себя как мальчишка.

– Забудь о ней, – говорила бабушка, – разве мало хороших девушек? Да ты и не знаешь ее совершенно. Что она за человек? В такой семье приличного человека воспитать не могли! Она с детства общается с уголовниками, мать фарцовщица, брат был наркоман. Об отце и говорить нечего.

Он отворачивался. В эти минуты ему неприятно было смотреть на бабушку. Он не хотел слушать и делал вид, что не понимает, о ком речь.

Конечно, он все знал о семье своей рождественской девочки. Но уголовные подробности как будто не имели к ней отношения. Она существовала для него в сверкающем снежном облаке, и никакая грязь не могла ее коснуться.

Москва, 1985

Наконец, Вика поняла, что ни в чем не виновата. Просто дружба с ее отцом больше не является полезной и престижной. Даже шапочное знакомство с ним стало опасным. Правда, для того, чтобы до конца осознать это, ей надо было за год повзрослеть лет на десять.

Со стороны это было незаметно. Она выглядела отлично, держала спину прямо, улыбалась. Прочитала в каком-то журнале, что надо всегда улыбаться и повторять про себя: «Я сильная! У меня все хорошо!»

После нескольких вызовов на Петровку и допросов в качестве свидетелей, ушли старая няня и домработница.

– Ты прости, Викуша, – сказала няня, – я при Сталине страху натерпелась, больше не могу. К тому же внук у меня в партию вступает, ему старшего научного сотрудника без партии не дают, а там, на собрании, когда разбирают, мало ли что могут спросить? Сейчас опять так все строго стало, так строго...

– Конечно, баба Нина, я понимаю, – улыбалась Вика.

Домработница даже не попрощалась. Просто перестала приходить.

«Я сильная. У меня все хорошо, – повторяла про себя Вика, – это не страшно, что они ушли. Все равно платить уже нечем».

У мамы были проблемы с лицом. Швы все никак не заживали. Целыми днями она слонялась по квартире в старом халате, молчала, курила, а если выходила из дома, то только за спиртным и сигаретами.

Каждый день приносил новые сюрпризы. Являлась тетка из ЖЭКа и орала, что у них огромная задолженность за квартиру и за электричество. Вика трясла мать, но та понятия не имела, где лежат книжки с квитанциями, как заполнять, как платить. Раньше этим занималась домработница.

Кончался шампунь, гигиенические прокладки, тушь для ресниц, духи. Раньше все это появлялось само собой на полках в ванной, в ящиках туалетного столика.

В советских магазинах, если что и продавали, то пользоваться этим было невозможно, даже как-то унизительно. Тушь для ресниц напоминала гуталин. От шампуня волосы становились, как мочалка. Духи пахли дешевым мылом. А таких простых вещей, как прокладки, просто не существовало.

«Я сильная. У меня все хорошо», – повторяла Вика и училась красить ресницы советской тушью, мыть голову черным хлебом и кефиром, а вместо прокладок использовать бинты и марлю. В конце концов, так делали миллионы женщин по всей России, и ничего. Многие отлично выглядели и хорошо пахли.

Противные повседневные проблемы она приспособилась решать легко и быстро. Но с одиночеством справиться не могла. Беда была не в том, что от нее все отвернулись. Кто-то уже повернулся и даже смотрел в ее сторону с интересом. Мальчики влюблялись, девочки готовы были общаться, дружить. Беда была в том, что она больше никому не верила.

Однажды утром раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый молодой человек, одетый дорого и безвкусно, с широким грубым лицом. Он мял в руке норковую шапку. Вика заметила татуировку-перстень на среднем пальце и настоящий золотой перстень на безымянном. Пригладив черные кудри, жидкие, плохо промытые, он сказал:

– Меня зовут Михо. Я от вашего отца.

Вышла мама, в халате, пьяная, и тут же стала рыдать.

Гость передал деньги, две тысячи рублей, по тем временам довольно большая сумма. А потом, не поднимая маленьких колючих глаз, сообщил, что отец умер.