Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Если хотите, фрау Мельхиор, я сразу уйду.

Она смотрит на него, видно, что ей не по себе.

— Чепуха! — наконец решает она. — Я не хочу, чтобы из-за Софии ты бегал по городу, как мокрый пес.

— Я очень долго стоял на улице.

— Мой покойный Адальберт перед смертью тоже бегал по городу, как мокрый пес. Это совсем не смешно. Уж лучше войти в дом и согреться. Дай мне твое пальто.

— Большое спасибо.

— У меня сегодня много гостей, Давид. Не знаю, будет ли тебе интересно.

— Как вы понимаете, я пришел поговорить с Софией. Мы не разговаривали уже три месяца. Она не хочет меня видеть. Не отвечает на мои письма. И когда я узнал, что она…

— Да, она хочет поступить в академию в Берлине, это верно. Здесь, по ее словам, ей не хватает простора. Жребий матери тяжел. Не успеют дети вырасти и отделиться, как им уже приспичило ехать в Берлин. Понимаешь, Давид, София все решает сама.

— Мне всегда было приятно бывать у вас, фрау Мельхиор. Не знаю только, умел ли я выразить…

— Конечно, Давид. Я все понимала.

— Тогда вы, конечно, понимали, что мы с Софией…

— София не особенно разговорчива, Давид. Это я обычно болтаю, а она молчит. Но я не могла не видеть, что с тобой она очень счастлива.

— А теперь…

— Нет, Давид. Нет. Неужели ты думаешь, что счастье может просто исчезнуть? Что она все забыла?

— Но этот Еннер… фрау Мельхиор, мне не хочется огорчать вас, но он отбил ее у меня.

— Макс Еннер необычайно одаренный и богатый человек. Он помогает Софии. У них всегда были особые отношения, с первого дня, когда он появился у нас в доме. Теперь София выросла и хочет уехать в Берлин. Он помогает ей.

— У него есть все, а у меня ничего!

— София счастлива, когда она может расти, может меняться. Разве тебе не хочется, чтобы она была счастлива?

Промокший до нитки, Давид незаметно поднимается по лестнице и, стараясь не шуметь, отпирает двери квартиры на Розенхюгельштрассе. Он дома. Родители сидят в гостиной вместе с Мирой, отец читает вслух. Давид крадется по коридору в кабинет отца. Он замирает и ждет, чтобы его глаза привыкли к темноте. Из соседней комнаты доносится ровный, низкий голос отца. Еще год назад он был бы счастлив в третий раз слушать вместе с ними «Книгу джунглей». Теперь же он сам стал Акелой, одиноким волком, или Маугли — человеком среди волков. Давид различает секретер. Над секретером висит портрет отца в мундире лейтенанта пехоты. Давид крадется в темноте к секретеру.

В коридоре, уже собираясь снова выйти, он сталкивается с Мирой. Она испуганно смотрит на брата. Он делает ей знак молчать. Она подходит к нему и с детской преданностью гладит его по плечу. Останься, говорит ее рука. Останься.

— Ты идешь, Мира? — доносится из гостиной голос отца.

Давид знает, что сестра не умеет хранить тайны.

— Папа, Давид пришел!

В дверях тут же появляется отец:

— Ну, знаешь ли… Объясни, пожалуйста, что с тобой происходит, Давид. Ты не посещаешь школу уже четыря дня… Нет, пять. А где ты был сегодня?

— Я должен идти, папа. У меня встреча.

— Ты никуда не пойдешь, Давид. Я не знаю, что тебя мучит… девушка… или карточный долг? Но можешь быть уверен, что я, насколько это в моих силах, помогу тебе найти правильное решение. Мы с мамой так тревожимся за тебя.

— Я понимаю, папа. Не тревожьтесь. Мне надо бежать.

— Нет, Давид, подожди. Мы имеем право знать, где…

— Прощай, папа. Всего хорошего, Мира.

— Давид! Давид!

— …Этот молодой человек — Давид Бляйернштерн. Он друг Софии, друг… нашей маленькой семьи… он зашел к нам… — Равнодушные вежливые взгляды художников, не замечающих никого, кроме других художников. Давид садится. Фрау Мельхиор растерянно улыбается ему — обязанности хозяйки призывают ее в другой конец гостиной.

Может, он ненадолго задремал? Когда он снова открыл глаза, София и Еннер под руку входили в гостиную. Еннер раскланивался направо и налево, все тут же окружили их. Глаза Софии сияли. Давид заметил встревоженное лицо фрау Мельхиор — она хотела предупредить вошедшую пару о его присутствии, но Давид уже вскочил и бесцеремонно растолкал гостей.

— София! — крикнул он. — София! — Он стоял перед Еннером, смотревшим на него с мягкой понимающей улыбкой.

— Давид? — сказал Еннер. — И ты здесь?

— Макс… — откуда-то издалека донесся предостерегающий голос Софии.

— Отпусти ее, Еннер. Сейчас же отпусти ее руку! — Голос Давида сорвался, среди гостей послышался смех. Но Давид не позволил остановить себя. Запахло скандалом.