Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Я правда не помню, чтобы я так сказала. Может, я имела в виду, что не видела его на сцене.

Ее глаза были полны черного отчаяния. Она не смотрела на него. Неужели она лжет? Зачем?

— И о чем же вы пишете друг другу?

— О многом. Об искусстве. О том, что происходит в мире. О том, что нас интересует… О чем вообще люди пишут друг другу? К тому же это не твое дело.

Давид помолчал, потом спокойно спросил:

— А ты заметила, что мы с тобой уже не разговариваем, как прежде? Почти не разговариваем. Что-то изменилось.

— Да, Давид.

— Теперь ты обмениваешься мыслями с ним?

— А если и так? Ты всегда говоришь только о себе. О своей тоске, о своей любви, о нас с тобой, и больше ни о чем. Что, по-твоему, нас ждет? Благопристойный брак? И так уже до самой смерти? Мне этого мало. Человек должен двигаться вперед. — Она была беспощадна. — Пойми, я хочу двигаться вперед. Хочу расти и учиться. Я должна быть свободна.

— Значит, тебе нужна свобода!

— Под колпаком расти невозможно.

— Я не колпак для тебя.

— Нет, Давид, иногда ты бываешь и колпаком. — Она улыбнулась ему немного смущенно.

— Что же я должен сделать?

— Ты тоже должен быть свободным. Независимым и смелым. Как в тот раз, когда ты скатился к нам на берег озера. Когда не сказал, что я твоя девушка, хотя видел, что мне этого хотелось. Когда убежал от меня в последний вечер в лагере. Когда не ходил осенью в Шёнбрунн. Если ты хочешь, чтобы я любила тебя.

— А сейчас ты меня не любишь? — тихо спросил Давид.

— Нет, сейчас не люблю.

— Но я же люблю тебя!

Она промолчала.

— Ты слышишь, София?

— Нет, — сказала она, — сейчас ты хочешь только владеть мной.

— Чепуха! А что, по-твоему, надо от тебя этому Еннеру? Ты знаешь, какая у него репутация?

Она не ответила. В ее глазах опять мелькнуло отчаяние.

— Ты его любишь?

Никакого ответа.

— Однажды, — начал Давид дрожащим голосом, — однажды ты рассказала мне… о том, что случилось, когда ты была еще девочкой. Это был он?

— Да. — София быстро кивнула. — Он.

— Расскажи мне.

— Нет, — сказала она. — Теперь уже поздно. Я могла бы рассказать тебе раньше, если бы ты спросил. А сейчас я не хочу говорить об этом. Не могу. За это время ты написал мне слишком много стихов.

Внутри у Давида что-то оборвалось. Он с удивлением понял, что ему хочется ударить ее.

— Тогда, — сказал он, — тогда ты просила меня…

— Хватит, Давид. Не надо. Я помню, что я говорила, но тогда ты этого не понял, не понимаешь и сейчас.

В глазах у Давида стояли слезы, ему хотелось поскорей уйти отсюда, бежать от всего. Он пошел к двери. Неожиданно София оказалась перед ним, схватила за волосы и притянула его голову к себе. Несколько секунд она смотрела на него. На миг Давида охватила необъяснимая радость. А потом — беспросветное отчаяние. Он выбежал на улицу.

Давида Бляйернштерна и Софию Мельхиор разделила ночь. По ночам все дороги свинцово-серые, фонарей нет, и там, где они идут, нет верстовых столбов. Каждый сам по себе, они идут ночью в этом царстве разлуки.

Ночью нет границ. Ты вспоминаешь мечты, узнаешь то, чего прежде не знал. В сонной глубине кто-то проходит мимо и зовет тебя. Дорога ведет в темноту.

Сегодня ночью Давид грезит о ней. Но грезит ли она о нем?

Они врозь. Они уже не Они. Теперь они — Он и Она. Раньше вокруг них был свет. Теперь — тьма.

— Давид? Ты? Очень рада! Какая неожиданность! Мы не виделись, наверное, уже месяца два…

— Добрый вечер, фрау Мельхиор. Надеюсь, я не помешал?

— Нет, нисколько, но…

— Как вы поживаете?

— Спасибо, более или менее. В жизни бывает всякое: вот, например, на днях я разбила очень дорогую вазу, но зато в тот же день получила прелестное письмо от моей старой подруги…

— Вы разрешите мне зайти, фрау Мельхиор?

— Да-да, конечно! О чем только я думаю… Не стой под дождем. У меня сегодня небольшой вечер… обычная компания, но если тебя это не смущает, милости прошу…

— Большое спасибо, фрау Мельхиор. Горничная не впустила меня, поэтому я попросил ее позвать вас.

— Давид, милый, ты насквозь промок! Что случилось? Ты ужасно выглядишь.

— София у вас?

— Нет. Но я жду их немного позже.

— Их?

— Да, — Фрау Мельхиор смутилась. — А ты не знал? Макс Еннер в городе. Уже две недели. Думаю, он приехал из-за Софии. Они куда-то пошли.

— Да, фрау Мельхиор. Я знаю.

Дождевая вода и растаявший снег журчат в сточных канавах. Давид дрожит в своем тонком пальто на углу безлюдной Лаимгрубенгассе. Они не заметили его в сумерках и, смеясь, прошли мимо него по Грабену. София прижималась под дождем к своему спутнику, и они его не заметили. Он следовал за ними от кафе к кафе и ждал на улице. Сколько же прошло времени? Он все еще там, у нее? Они так незаметно проскользнули в ее подъезд. У нее в окне свет. Или это чужое окно? Давид уходит прочь. Идут часы и годы. Вечером на улицах никого нет; в такую погоду все сидят по домам. У встречных нет лиц. Но уходить нельзя! Надо остаться и следить, охранять Софию. Он обещал ей это. Давид спешит под дождем обратно и снова становится на своем углу. Они все еще там, у нее? Горит ли там свет? Актер уже давно приехал в город, Давид знает, что их видели вместе. Сегодня вечером он не выдержал и нашел их. Они его не заметили. Сколько же прошло времени?.. Время превратилось в тягучую массу, она прилипает к нему при каждом вдохе. Свет наверху гаснет. Давиду хочется кричать от отчаяния, потом он вспоминает, что у фрау Мельхиор сегодня гости.