Патроны продать нам так и не удается. Мы стоим на автобусной остановке, город постепенно засыпает, улицы пустеют. Ночью тут никто не ходит, слишком опасно. Разрывной снаряд оттягивает мне карман, я достаю его и швыряю в кусты за остановку.
Зюзик выкидывает туда же и свой зажигательный.
— Ну, что будем делать? — спрашиваю я его.
— Не знаю.
Возвращаться в казарму без денег мы не собираемся. Мы готовы простоять на этой остановке хоть двое суток, пока Тимоха не уедет, но не вернемся. Все равно он сегодня не даст нам спать и снова погонит за деньгами. Чем ближе к отпуску, тем злее он становится и ревностнее следит за нашими поисками.
На вокзале трогается поезд. Это пассажирский, он отправляется не в Чечню, а в сторону дома, на север.
Мы переходим дорогу и уходим во дворы. Шляемся просто так, без определенных планов. В одном из дворов стоит одинокая машина. В ней установлена магнитола.
У меня моментально созревает план.
— Слышь, Зюзик, давай на фишку, — говорю я ему.
— А ты что будешь делать?
— Ничего. Давай на фишку.
Зюзик отбегает к углу дома. Я поднимаю с земли камень и кидаю его в боковое стекло. На мгновение оно покрывается трещинками, словно паутина, затем с треском проваливается внутрь. Я быстро просовываю руку внутрь, открываю дверь и залезаю в машину. Я понятия не имею, как воруют магнитолы, я вообще ни разу в жизни ничего ещё не воровал, но действую быстро и уверенно, словно всю жизнь промышлял грабежом.
— Динамики, динамики возьми, — шепотом кричит мне Зюзик от угла.
Я с мясом вырываю и динамики. Хватаем ворованное и бежим через дорогу во дворы.
— Это же кража, — говорит Зюзик, тяжело дыша в одном из подъездов, куда мы забегаем, чтобы рассовать по карманом награбленное. — Если нас поймают, то посадят.
— Ага, — говорю я. — И в угол поставят.
Я прячу магнитолу за пазуху, он берет динамики и мы идем дальше. За эту ночь мы грабим ещё три машины. По моим подсчетам, должно хватить.
* * *
Сегодня Тимоха не скинул меня ногой с кровати, как обычно, а потряс за плечо.
— Давай, иди, открывай оружейку.
— Тимоха, у меня нет денег, — сказал я спросонья. В эту ночь я спал часа полтора, не больше. — Я достану завтра, я принесу, честно.
— Да, да, завтра принесёшь. Иди, открывай.
Я — дежурный по роте, и ключи от оружейки у меня.
— Что, оружие выдать? Вы в Чечню? — наконец доходит до меня.
— Да, в Чечню, открывай.
Вообще-то оружейная комната должна открываться в присутствии офицера и исключительно с разрешения дежурного по полку. Если нужно получить или сдать оружие, дневальный звонит в штаб и говорит: «Разрешите открыть оружейную комнату для того-то и того-то». «Разрешаю» — говорит дежурный и отключает сигнализацию на своем пульте. Затем присылает офицера и в его присутствии дежурный входит в комнату с оружием. Это в идеале. У нас же сигнализации нет, оружейка запирается на простой амбарный замок, и ключи всегда находятся у дневального. Никакой проверяющий никогда к нам не приходит.
Оружейка — небольшая комната посреди казармы, заставленная ящиками с оружием и боеприпасами. Каждый раз, принимая друг у друга наряд, мы формально пересчитываем стволы и расписываемся за их получение. Сейчас я отвечаю за целый арсенал. В нескольких ящиках лежат сорок восемь автоматов, штук тридцать «мух», двенадцать СВД, четыре РПГ-7, гранаты, штык ножи, подсумки, туго набитые пулеметные ленты, глушители и прочее военное барахло. Пачки с патронами большой кучей насыпаны в углу, их никто не считал, но каждый раз мы расписываемся за двенадцать тысяч шестьсот двадцать семь штук. Вчера вечером я тоже расписался в том, что принял у Смешного все это оружие на сохранность, но это не имеет никакого значения, любой дед может забрать у меня ключи и взять из оружейки все что вздумается.
Тимоха, Косолапый Саня и еще несколько человек входят вместе со мной в оружейку. Я сажусь за стол и открываю журнал выдачи оружия. Я готов записывать номера стволов, какие они берут с собой на выезд.
Но получать оружие никто не собирается. Разведчики суетятся, они поочередно раскрывают все ящики, выкладывают на пол две «мухи», несколько лент для ПКМ, гранаты и цинки с 5,45. Все это они заталкивают в спортивную сумку, двое берут её за ручки и бегом несут из казармы. В оружейке остаемся только я и Тимоха.
— Ты ничего не видел, — говорит он, — понял?
— Да, — говорю я. На самом деле я ничего ещё не понял и протягиваю ему журнал, — на, распишись, номера «мух» я впишу потом.
Читать дальше