Александр Муленко - Возвращение Панды

Мирзоев был сердит. Матрацы его подопечных безнадежно пожелтели. Резкий запах мочи благоухал почти по всему подъезду, дополняя подвальный ароматами человеческой плоти. «Горе-стахановцы» гудели шестые сутки. День примирения, выходные, суровые будни (вторник, среда, четверг) и даже милицейские праздники остались в истории подъёма российской экономики критическими днями неудач. Хозяин тряс опухшие от пьянства тела специалистов за плечи, пытаясь придать им человеческий вид, но те мычали ему в ответ несуразицу и падали на пол. Он бил их ботинками, ругался — нормативная лексика давалась с трудом.

— Жить будешь здесь, — сказал Олегу, — располагайся. Понравишься — выделю люкс. Когда очухается Абрам Моисеевич, — Мирзоев показал носком ударной ноги на перепачканного желчью строителя и объяснил, что это бригадир, — он занесёт тебя в табель. Без него производство — не производство, а одни убытки. За что и держу. Но дорвётся до водки — собака, верблюд, а не человек. Ты меня слышишь, Абрам?.. Чуешь, Корнеев? Мычит облёванный, значит слышит. Стыдоба-то наружу торчит. Застегни ширинку. В нашем полку — человек из лагеря, примите товарища…

Панцирную сетку нашли на балконе. Дужек от неё не было. Положив эту сетку на деревянные ящики из-под водки и частью на кирпичи, оказавшиеся в квартире невесть откуда, но к месту, Олег Иванович Корнеев устроился жить в прихожей, где меньше воняло, и после ухода Мирзоева уснул. Его храп начал оказывать негативное влияние на старожилов. Абрам Моисеевич, проснулся, поднялся на ноги и кое-как, опираясь руками на стены, пошёл искать источник сотрясения воздуха. Он ударил нового постояльца в живот. Олег проснулся. Над ним висело лицо, покрытое щетиной.

— Ты кто, бродяга?.. — спросил Абрам.

— Чего тебе надо, небритый?

Корнеев приподнялся на кровати, готовый дать отпор. Образина оскалилась и дружественно вложила в его открытую руку костлявые пальцы.

— Я — Абрам Моисеевич — отец «нарядной» бухгалтерии! А тебя как величать?

— Олегом.

— А выпить есть?

— Я не пью.

Корнеев солгал и честно откинулся на спину — досыпать, натягивая на уши тесную подушку. Шумные лагеря научили его нехитрым приемам медитации.

— Так и напишем в табеле — не пьёт, — огорчился Абрам.

По дороге на кухню он заметил под нос, что «…первое знакомство прошло в конструктивной и дружественной обстановке».

Рано утром жильцы чихали, убирая в комнате перья. Потом, шаркая тапочками, слонялись из угла в угол без дела — болели. Тужились в туалете, выдавливая запоры пищеварительной системы.

— Проект коллективного договора…

В клозете читали прессу. Дымовая завеса стояла ширмой, скрывая грамотея от любопытных.

— Плохая газета… — гудело в сортире. — Имеют наш комбинат, как желанную шлюху, во все щели с ног и до головы… За управляющим — управляющий… За олигархом — олигарх. Рабочие — мандавошки в шевелюре подлого производства. Восемь лет их щелкают и тасуют по дачам вышестоящего руководства. А кому не нравится эта жизнь — увольняйся!

— Это правда!.. — поддержали читателя на кухне. — Когда я работал на металлургическом комбинате огнеупорщиком нам урезали зарплату, за что и ушёл… Издали малявы о переходе на новые условия труда, якобы мы согласны работать без премии. Я не подписал, написал в профсоюзную организацию протест и воспротивился произволу работодателя, а на стрелке, которую мне набили профорги, объяснил, что бесплатно работать обидно…

— И что? — вдохнули в сортире свежую порцию дыма.

— «Ничем не можем помочь», — ответили мне профорги. «Через два месяца вас уволят!» — и проводили за дверь…

Треск разрываемых ягодиц перебил рассказчика, свежая кровь окропила фаянс санитарной кабины. Грамотей с облегчением выдохнул дым и рассмеялся:

— Самое позорное в нашей стране — профсоюзы! Давно уже никем невыбираемые, назначаемые сверху их деятели выполняют роль кордона, сдерживающего народное негодование с одной стороны и облегчающего руководство предприятием с другой. Купленные буржуями профорги запускают лапу даже в общак, собираемый рабочими, катаются на симпозиумы, колотят понты — всенародные, громкие… А сами ни одного спора в пользу рабочих не выиграли. Слов на них нет!.. Паразиты и только!.. Чирей на заднице пролетариата: ни сесть, ни встать, ни разогнуться без боли — вот что такое профсоюзы!

Корнеев проснулся.

«К концу подходит запой, — заметил он, слушая монолог из туалета. — Вопросы большой политики волнуют умы. Через день-другой оклемаются мои новые кореша и будут трудиться». Реабилитационный период подошёл к концу. Вчерашнего зэка ожидали новые испытания на прочность…