Александр Муленко - Возвращение Панды

Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.

— А знаешь, как тяжело найти работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобою и не гнали прочь?.. Чтобы хорошо платили и в срок?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги столоначальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерная пенсия…

Тарантул поднял с пола поломанные очки, правое стекло треснуло, дужка сломалась. Старческие силы не долги. Он выдавил из бутылки остатки водки себе в стакан, выпил его залпом, влез в овчину и вышел вон.

Счастья не было. Покойная жена не могла родить, резус крови у них был разный — боялись плохого исхода, матушка умерла, а сестра и брат жили правильно. Хмельное тепло иссякло, и того не понимая сам, ближе к ночи он давил на звонок колонии.

— Тебе чего? — обомлели дежурные.

— Жить негде, — крякнул посетитель. — Пустите переночевать…

— Не положено…

— Что случилось? — спросили соседи.

— Тарантул вернулся… Пьяный…

Офицеры рассмеялись.

— В будку к Лорду пойдешь? — сострил караульный.

— Смеёшься, начальник?

— Тогда ступай на шлагбаум до сторожа. На выездные ворота, на базу… Может быть и приживёшься…

Видано ли, чтобы вчерашний арестант в неволю просился? Удивлённый сторож в ночлеге не отказал и не вызвал милицию. Вот и уснул бродяга в его теплушке в поломанном старом кресле, свернувшись калачиком, как во чреве у матери…

А по зоне слух прошёл о великой неправде. Били окна, ломали решётки, швыряли на плац кирпичи и носились по крышам, ломая шифер:

— Пустите братишку домой! Права человеку!..

Утром старший мастер обнаружил в бытовке постороннего человека, спящего в кресле.

— Выметайся отсюда!

Пнул его ногой и накинулся на дежурного:

— Кто пустил?

Сторож решил оправдаться:

— Живой он всё же — замёрзнет, зима на носу…

Но «беса гнал» начальник: истекал слюной, сморкался и ревел в предутренний город:

— Пьяный не замёрзнет!.. Здесь не ночлежка для бомжей, а зона строгого режима!

На ходу, спотыкаясь, застёгивал Олег Иванович крючки тяжёлой овчины. Полушубок был тесен, давил на плечи, тёр кожу воротником, саднило шею. Морозная свежесть развеяла сны.

— Чтобы духу твоего здесь не было!

Ещё долго стоял в ушах у Олега этот окрик, проводившего его вон человека. Ноги привели в центр города. Около полусотни героев труда равнодушно взирали с Доски почёта на вчерашнего арестанта, ничего не стяжавшего в жизни на общественном поприще. Столоначальники, доноры, металлурги, самые лучшие из лучших выцветали в резкоконтинентальном климате Отчизны. Льготы у них отобрали, но по праздникам, обычно в мае, собирали этих вчерашних героев отобедать в центральной столовой города, где тешили их самолюбие торжественными речами, подогревающими гордость. Из года в год седые конферансье патетически повторяли одни и те же восторженные рассказы о трудовой и воинской доблести каждого подопечного. Специально приглашённые артисты кланялись в пояс и просили прощения за то, что нет такой благодарности, которой можно было бы оплатить им гражданский подвиг. Замечу, что отпущенные на это бюджетные деньги делились в тайне, не доходя до виновников торжества в полном объёме. Старый, каким-то чудом, сохранившийся пригласительный билет на бал ветеранов ещё висел на информационном щите перед входом в здание администрации города, дрожал на ветру, напоминая ротозеям о некогда успешно прошедшем благотворительном мероприятии.

— Худой бюджет, а холодильники наши полны, — любил пошутить городничий, поглаживая живот в интимной обстановке, после проведения подобного обеда.

На здании мэрии двое рабочих крепили герб города. Промышленные альпинисты покачивались на верёвках под свежим флагом России, сверлили стену, вживляли в неё болты, примеряли изделие. Ими дирижировал мастер. Складывая ладоши рупором, орал хрипловатым басом:

— Олухи вы небесные!.. Лодыри… Правее, правее. Вот так, вашу мать, — поучал их прилюдно, отрабатывая оклад. Его «козлили» взаимно с высот администрации города.

— Мокрая курица!.. Дармоед! Захребетник!

Один из рабочих в сердцах запустил в горе-начальника кусок отслоившейся штукатурки. Мастер отпрыгнул в сторону и буркнул, обращаясь к прохожим: