Пьер-Жакез Элиас - Золотая трава

— Разве у твоего отца не было фермы в горах?

— Да, у него была ферма, но она ему не сразу досталась. Ее взял себе его старший брат, как об этом было договорено, после того как дедушка отошел от дел. Но дядя погиб во время несчастного случая при молотьбе. Мой отец, как и многие младшие сыновья крестьян, стал моряком и к тому времени отработал уже двенадцать лет на паруснике. Ему пришлось сойти на берег, чтобы взяться за лопату, принять табун лошадей. С тех пор он наблюдал за порывами ветра лишь на холмах, поросших вереском. Иногда ему прямо дурно становилось от зрелища травяных волн.

— Понимаю. Тяжко менять ремесло посередине жизни. В особенности если приходится вязать снопы на коленях, после того как ты крепил паруса в небесах. Злосчастье, да и только!

— Тем не менее он был хорошим крестьянином, настоящим знатоком своего дела, изучив не только свойства земли, но и ее повадки. И он находил большое удовлетворение в своей работе… Всего тяжелее было ему переносить зимы. В темные месяцы нет такой большой загрузки для того, кто любит целиком выкладываться, например, во время жатвы, которая на моей памяти была очень тяжелым занятием; тогда, чтобы обеспечить себе ежедневно насущный хлеб, десятки мужчин, женщин и детей работали в поле до полного истощения. Зимой крестьянин, когда он занят подготовкой своей земли, почти одинок среди оголенных пространств, освещаемых холодным светом. В одиночестве чинит он сельскохозяйственные орудия на крытом гумне или в конюшне. Многие на это не жалуются. Но мой отец был слеплен не из такого теста. Он любил компанию, не хотел тратить ни часа своего существования на незаметные дела, он сожалел о том времени, когда вокруг него была целая команда, понимаете, что я хочу сказать! Иногда зимой он просто не выдерживал. Когда мы укладывались спать в наши закрытые кровати, а зюйд-вест сотрясал все двери дома и начинал выть в их замках, отец вдруг громким голосом заводил песню, которую сам «сложил» для самоутешения. Он воспевал свой парусник.

Это был большой легкокрылый замок, он раскачивался на море, голубом, словно льняное поле.

Вершина мачт у него — дальше от воды, чем самая высокая церковь от кладбища.

А на мачтах поперек их сидрт попугаи, образуя безупречные кресты.

Господь бог наш!

Случалось ли вам видеть утром в лесу вокруг зарослей папоротника паутину?

На моем корабле было больше снастей, чем паутины вокруг папоротника, и в лучах благословенного солнца они блестят словно паутина бабьего лета на земных дорогах!

Господь бог наш!

Вот что он пел, мой отец. Случалось ему импровизировать и другие куплеты согласно своему воображению или посетившим его воспоминаниям, но эти он оставлял. Когда он кончал петь, было слышно, как плачет мать в своей кровати.

— Почему она плакала, твоя мать?

— Плакала от радости. Она понимала, что ее муж, который как бы в преддверии болезни уже много-много дней хандрил, теперь на какое-то время излечился. Мы, дети, слышали, как она ему говорила:

— Как хорошо, Гийом, очень хорошо!

Песня называлась «Полотняный замок». Это из-за нее я стал моряком, но чересчур поздно. «Полотняные замки» уже почти изжили себя. Оставалась одна лишь «Золотая трава», как раз с таким количеством крыльев, чтобы напоминать о них.

— Никогда в жизни не слышал ничего более удивительного. Впервые ты говоришь нам о своем отце. А ведь ты изо всех нас самый болтливый, — не сочти в обиду.

Надменный голос Алена Дугэ странным образом смягчился. Вероятно, причиной тому туман или снег. Небось держал рот все время открытым, пока Ян говорил.

— Я никогда до сих пор не был с вами в рождественскую ночь. А эта ночь вызывает в сердце особые чувства, они собираются на его поверхности, как сливки на молоке, и просятся наружу. Мне говорили, что так происходит от самого рождества Христова. Если хотите еще немного меня послушать, я вам расскажу, как умер мой отец, крестьянин. Он умер во время бури, да, у подножия грот-мачты, усеянной попугаями, звонко резонировавшей под ударами северо-восточного ветра. Это произошло в Черных Горах у подножия дуба. Бедняга спрятался от ливня, заставшего его за косьбой. Он стоял, держа косу, когда молния ударила в него. Пока мы нашли его, он совсем почернел, но улыбался. Вероятно, он вернулся в свой полотняный замок. Я похоронил его, передал ферму одной из своих сестер и спустился на берег, чтобы обрабатывать поле, которое никому не принадлежит. Надеюсь, что я угодил своему отцу и он доволен мной.