Норберт Элиас: Придворное общество

Перевод книги Н. Элиаса «Придворное общество» представлял немалые трудности для коллектива переводчиков. Трудности эти связаны были как со стилистическими, так и с терминологическими ее особенностями.

Что касается авторского стиля Элиаса, то для него, как и вообще для немецкой научной прозы его времени, характерны сверхдлинные (по русским меркам) сложные предложения с обилием распространенных определений, придаточных и т. п. Эта синтаксическая и фразеологическая сложность знакома русским читателям научной литературы, но не приветствуется ими, поэтому при переводе многие наиболее трудные для восприятия фразы были разбиты на два или даже несколько отдельных предложений.

Другая черта, свойственная автору, — частое использование в тексте книги слов и выражений, которые употребительны в устном языке, где они имеют уже совершенно стертое значение и выполняют функцию «заполнителей пауз» в речи или являются просто «паразитами»: also, gewissermaßen, ein(e) ganz bestimmte(r) и др. Поскольку в письменном языке они употребляются гораздо реже и в основном в своих «словарных» значениях, у переводчика в первый момент складывается впечатление, что они нагружены смыслом и вставлены не случайно. Дальнейшее чтение показывает, однако, что это не так: в подавляющем большинстве случаев данные слова совершенно очевидно употребляются автором не ради целенаправленного уточнения высказывания, а по привычке речи. Поэтому там, где наличие или отсутствие всех этих «значит», «как бы» и «определенный» никак не влияло на смысл и понятность фразы, они опускались при переводе ради разгрузки и без того длинных и сложных для чтения предложений.

Некоторые метафоры, встречающиеся — однократно или постоянно — в немецком тексте книги Элиаса, представляются довольно сомнительными: «вершина поля», «баланс напряжений», «структура баланса», «многополюсный механизм» — список примеров можно было бы продолжить. Во многих случаях (разумеется, только когда это не наносило ущерба смыслу) переводчики постарались подыскать менее парадоксальные выражения — например «вершина пирамиды», «баланс сил». Но все равно читатель обнаружит в тексте немало физических, геометрических и прочих метафор, не согласующихся ни с привычными научными понятиями, ни с обыденными представлениями.

И наконец, еще одна черта стиля Элиаса, которая наверняка бросится в глаза читателю, — это многочисленные повторы. Повторы мыслей в разных главах можно оправдать стремлением закрепить сказанное или связать одну тему с другой. Но в немецком тексте книги являются скорее правилом, нежели исключением, случаи, когда одно и то же слово или словосочетание используется по несколько раз в предложении или абзаце. Это противоречит правилам хорошего литературного стиля в русском языке, поэтому при переводе по возможности использовались синонимы и в некоторых местах — там, где это не наносило ущерба содержанию, — конструкции были переформулированы так, чтобы избежать повторов. Однако полностью устранить их было невозможно.

С последней стилистической особенностью языка Элиаса соприкасаются и терминологические сложности, вставшие перед переводчиками. Замена повторяющегося слова различными синонимами не представляет большой проблемы, когда значение его от этого заведомо не изменится. Подобрать же синоним для термина, т. е. слова с четко определенным и более или менее узким значением, часто бывает невозможно. А в работе Элиаса положение дополнительно усугубляется терминологической непроясненностью: с одной стороны, автор регулярно использует слова, которые в произведениях других немецких историков, социологов и философов имеют более или менее устойчивые значения и используются в научной литературе как научные понятия именно с этими значениями: так, например, слова «Machi», «Herrschaft», «Zwang», «Cruppe» большинство читателей современной немецкой социологической и исторической литературы привычно понимают том в смысле, который они имеют у Макса Вебера. Элиас, однако, никак не оговаривает, в том же ли значении он их употребляет или в ином, своем (его очень сложное и дифференцированное отношение к понятийному инструментарию Вебера допускает различные предположения на этот с чет). О значении этих слов приходилось всякий раз догадываться, исходя из общих соображений и из контекста. В такой ситуации одни из переводчиков предпочитали ориентироваться на утвердившиеся в русской научной литературе переводы этих слов (соответственно «власть», «господство», «принуждение», «группа»), другие — на собственное понимание их семантики (так, применительно к приведенным примерам возможными считались варианты соответственно «сила», «власть», «необходимость», «слой»).