Марк Дюген - Счастлив как бог во Франции

Не знаю, куда они увели Агату, но меня втолкнули в небольшую комнату, напоминавшую прихожую, где и оставили под наблюдением полицейского. Через застекленную дверь в помещение врывались лучи солнца. Стояла прекрасная погода конца июня, время массовых отпусков. На мгновение мне захотелось рвануться через эту дверь на свободу. А вдруг мне повезет. Шансы на выживание при этом были не ниже, чем в ходе ожидавшей меня процедуры допроса. Но я не способен совершать опрометчивые поступки. Да и физическое состояние у меня было не из лучших. Поэтому я остался. Мне пришлось долго сидеть без движения в комнате, похожей на приемную популярного врача. Разница заключалась в том, что я оказался здесь не для лечения, а для того, чтобы расстаться с жизнью.

Потом меня отвели на верхний этаж, где пришлось долго идти по бесконечному коридору. Остановились перед двустворчатой дверью. Когда она распахнулась, я увидел просторную комнату со стенами, обшитыми панелями из какой-то редкой древесины. Посреди зала стояли два стола. Один из них показался мне огромным, пригодным по меньшей мере для министра. К нему под прямым углом был приставлен обычный письменный стол, за которым, наклонив голову, сидела женщина неопределенного возраста, вероятно, секретарша. Я видел только ее прическу и белую блузку. За министерским столом расположился немецкий офицер в ладно сидевшем на нем мундире. Меня усадили перед ним на металлический стул, предусмотрительно связав руки за спиной. Немец встал и подошел ко мне с таким видом, словно хотел полюбоваться произведением искусства. Удовлетворенно кивая головой, он обошел вокруг меня. Глаза, выступавшие из орбит, как при базедовой болезни, резко выделялись на костлявом лице. Встретившись со мной взглядом, он улыбнулся. Потом он заговорил, и его длинный монолог я и сейчас могу повторить слово в слово. Он педантично строил вычурные фразы на французском языке, стараясь скрыть немецкий акцент.

Фашизм — это не идеология, а патология. И говоривший был ярким примером этого.

— Когда я думаю о вас, господин Галмье, — начал он подчеркнуто неторопливо, — я вспоминаю, что мои лучшие люди гонялись за вами с 1941 года. И что начиная с 1942 года нам были известны все ваши действия, все поступки, включая самые незначительные. И только в прошлом году мы потеряли ваш след. И вот в самый неожиданный, самый случайный момент вы оказываетесь в наших руках, словно осенний лист, не управляющий своим падением. Мы давно потеряли надежду задержать вас, и вот самым нелепым образом вы сами приходите к нам! Провидение в этом случае явно было не на вашей стороне. Как вы понимаете, мы очень многое знаем о вас. В частности, нам известно, что вы не простой террорист. И что вы не связаны со сторонниками генерала Де Голля. Вы получаете приказы непосредственно от англичан, которые, не доверяя Де Голлю, создали свою собственную сеть осведомителей. Я также знаю, что на протяжении многих месяцев, почти целый год, вы информируете англичан о передвижениях наших подводных лодок. Вы сообщаете противнику о времени их выхода в открытое море, и поэтому вы являетесь виновником гибели по крайней мере трех наших подлодок, потопленных со всем экипажем на выходе с рейда. Следовательно, вы можете гордиться тем, что вы один убили по меньшей мере три сотни лучших солдат рейха благодаря естественной склонности ко лжи и лицемерию, что встречается исключительно среди представителей низших рас. Могу добавить, что вы, возможно, даже не зная этого, усыпили бдительность наших информаторов, которые в своем докладе называют вас честным французом. Итак, господин Галмье, я хорошо представляю, что передо мной находится человек, виновный в гибели самого большого числа немецких солдат в районе, за безопасность которого я отвечаю. Эти обстоятельства, в которых я совершенно уверен, гарантируют вам смертную казнь. У вас есть все же возможность остаться в живых, но реальность этого варианта я даже не хочу предполагать. Я имею в виду ваше сотрудничество с нами. В этом случае вас будут пытать на протяжении нескольких недель. Затем вас, превращенного в человеческую развалину, отправят в концентрационный лагерь, где вы встретитесь с другими недочеловеками, своими братьями, для которых нет места в мире, который мы хотим создать. А депортация в лагерь, хочу вас предупредить, будет более страшной, чем смерть. Я реалист и могу сказать, что в настоящий момент для нас не время думать о мести. Если вы поможете нам разоблачить сети, которые контролируют англичане и которые причиняют нам все больше и больше неприятностей, то я могу дать вам слово, что, если ваша информация окажется достаточно важной и поскольку все сделанное вами не может позволить нам оставить вас в живых, то вы будете казнены сразу. Пуля в затылок. Ощущение укуса насекомого, и все. Думаю, этот вариант будет для вас более привлекательным, не так ли? Если же вы откажетесь сотрудничать, я обещаю вам боль, боль страшную, которая никогда не кончается. Она быстро превратит вас в страдающее животное. Я знаю, что французы — существа примитивные, неспособные сразу оценить последствия своих решений. Поэтому я даю вам возможность подумать до завтрашнего утра. Чтобы помочь вам принять правильное решение, вас поместят в комнату, где вы сможете наблюдать за допросом террористов, как мужчин, так и женщин. Делаю вам это одолжение только потому, что вы нужны мне. Время поджимает. Я передам вас нашим французским коллегам, которые не обязательно окажутся такими же интеллигентными, как вы или я. Надеюсь вскоре снова встретиться с вами, господин Галмье. Но не вынуждайте меня относиться к вам как к простому руководителю террористической сети. Ах, да, я забыл сказать вам вот что еще. Мы знаем, что все это время вы действуете под вымышленной фамилией. И что вы член коммунистической партии. Мы знаем также, кто ваши родители. Подумайте и о них, потому что если вы не пойдете нам навстречу, то они тоже будут отправлены в лагерь. Почему? Да только потому, что они ваши родители.