Моника Али - Брик-лейн

Шану поднял куртку и ключи. Положил ключи в карман и зазвенел ими.

— Я знаю, чего хочу, — повторил Карим.

— Когда стареешь, понимаешь одно: важно не то, что возможно, важно то, что выбрано.

Шану надел куртку и, хотя ему некуда было идти, снова ушел.

Мелу отменили.

— Не ко времени, — объяснил Карим, — только подумай. Американский президент готовит свой крестовый поход. А мы что, готовим праздник? Это невозможно.

Девочки расстроились. Шану принял новость настолько философски, что даже не стал философствовать на эту тему. Но петь перестал. И даже не мычал себе под нос. Сначала Шахана сказала:

— Слава тебе господи, он заткнулся.

Примерно через неделю спросила:

— Он что, заболел?

В конце концов заключила:

— Значит, все-таки это случится. Он все-таки нас отсюда украдет.

Шану сидел на полу и читал газету.

Шахана помимо воли подошла к нему:

— Хочешь, полистаю?

— Умница моя. Иди к себе, занимайся.

— Папа, сколько у тебя сейчас денег?

Он продолжал читать.

— Я вот думаю, если ты меня оставишь здесь, с Биби, если она захочет, то тебе меньше надо будет копить. А нас кто-нибудь удочерит или просто будет за нами присматривать.

Он не поднял головы:

— Хочешь, чтобы я тебя высек?

Шахана скривилась. Царапнула воздух.

— Да, — завизжала она, — да!

— Ну что ж, — тихо ответил он, — бить я тебя не буду. Но и не оставлю тебя здесь никогда.

Он каждый день съедал по упаковке таблеток для пищеварения, но живот все равно болел.

— Сходи к доктору, — каждый день говорила ему Назнин.

— Это симптомы, — отвечал Шану, — надо бороться с причиной.

Биби пыталась заинтересовать отца своими учебниками.

— Хорошо, — говорил он, — занимайся. — И осторожно гладил ее по голове, словно она хрустальная.

— Папа, хочешь, я похожу у тебя по спине?

Девочки всегда ненавидели ходить у отца по спине. Шахана просто отказывалась это делать, даже под угрозой порки. Биби осторожно ступала по морщинистой плоти с таким же удовольствием, с каким девочка может гулять по свежим коровьим лепешкам.

— По спине? — спрашивал Шану. — Нет.

Будто у него спины и вовсе нет.

Затем Шану сделал приобретение. Он положил его на диван, и все шеренгой выстроились перед ним. Биби наклонилась и прикоснулась к нему, проверяя, не поддельное ли. Шахана закрыла глаза, губы ее беззвучно двигались. Шану расстегнул молнию и поднял крышку:

— Можем начинать паковаться.

Чемодан был самый заурядный: блестящий черный нейлон, два ремня с серебряными застежками, похожий на пару дешевых плащиков, нашитых на раму. Назнин была потрясена. В том, что Шану купил чемодан, ничего удивительного. Все его проекты начинались с покупки снаряжения. Но сейчас что-то изменилось. Шану не произносит речей. Не прочищает горло. Не обсуждает планы насчет дома в Дакке и деревенского домика. Ни невежи, ни неучи больше не упоминаются. Не рассматриваются вопросы трагедии иммигранта, столкновения культур и исторических уроков. Не слышно ни песен, ни мычания под нос, ни пословиц.

И Назнин подумала: «Это всерьез. Мы возвращаемся в Бангладеш».

Карим сменил имидж. Исчезла золотая цепь, джинсы, рубашка и кроссовки. Некоторые родители заставляли дочерей оставлять свои головные платки дома. Карим же надел пенджабские штаны и тюбетейку. А еще телогрейку из овечьей шерсти и большие ботинки, у которых не завязывал шнурки. Телогрейка и ботинки очень дорогие. Назнин заметила, как он касается лейблов. Сняв телогрейку, осторожно ее расправил. Ботинки должны быть аккуратно не зашнурованы, шнурки не должны ни болтаться, ни натягиваться. Назнин почувствовала: Карим не хочет, чтобы она обращала внимание на его новую одежду. Вопрос об одежде либо слишком тривиален, либо слишком важен, чтобы его обсуждать.

У ее отца в поле служил один работник по имени Арзу. И ничего он не имел, кроме имени. Разве что руки и ноги, жесткие, как джут, от работы в поле, два лунги и две жилетки. В холодную погоду он надевал обе жилетки и мешок с прорезями для рук.

Однажды Арзу произвел фурор. Он появился в красном шерстяном пиджаке с двумя накладными карманами и четырьмя медными пуговицами. Никто не мог понять, что случилось.

— Эй, Арзу! Ты теперь в цирке работаешь?

— Эй, люди, быстрей отсюда! Полицейский идет.

— А штаны на следующий год, а, Арзу?

Арзу был польщен. Он ходил теперь медленнее, чтобы каждый смог оценить его пиджак. И сопел, высоко подняв нос.

— Чем это пахнет? Кто бы подумал, что зависть может так вонять?