Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция

Провинция, как стоячий водоем, может поначалу даже радовать зеркальной гладью воды, но скоро поверхность покрывается ряской и листьями кувшинок (а что твориться в глубинах и подумать страшно) и пруд превращается в болото.

Самой замкнутой страной в мире был Советский Союз (может быть только Северная Корея и Китай добились на этом пути б о льших успехов). Революция случилась именно тогда, когда Россия, преодолевая исконно-посконный герметизм, выходила на всемирную сцену. Именно тогда появились имена, которые знают даже здесь, в Южной Африке: Достоевский и Лео Толстой, Дягилефф и Врубел, Анна ПавлСва (видимо в честь её и неизвестно почему (может быть за легкость) назван прелестный воздушный торт), Менделеев и Иван Павлов… Уже перед самой октябрьской Ларионов и Гончарова, Малевич, Шагал, Скрябин и прочие начали перелопачивать Русь, открывать двери в Европу. Но тут, как писал Розанов, к грохотом опустился занавес и все кончилось. Началось производство для внутреннего потребления и с тех пор даже самых смелых новаторов знали только в России.

Герметизму России способствовал язык — мы говорили на местячковом тарабарском языке и кому за пределами страны есть дело, что это могучий и великий язык областного масштаба. Нас не читали, не понимали, если русские книги переводили, то переводили безобразно, но ведь и мы не читали, а если и читали, то пусть хорошие, но дубляжи и переводы.

Трудно представить, но я убедился, что почти все знаменитые детские книги, написанные в России, это просто «ремейки» уже существующих на других языках книг. Примеры? «Буратино» — этот наверное самый талантливый пересказ итальянской сказки, «Приключения Незнайки» — существует американская, по-моему, книга о коротышках и, кажется, даже из Цветочного города. «Волшебник Изумрудного города» — хрестоматийный пример перевода под новым именем популярнейшей американской книги. Даже «Старик Хоттабыч», который уж казалось прочно принадлежит советской земле, имеет вполне реального родственника в Америке, мальчика из Техаса или Оклахомы, который нашел в реке запечатанную бутылку, открыл… Ну, а дальше, почти как у Лагина, даже эпизод с экзаменом по географии говорят присутствует.

Советская Россия была мировой провинцией и всё, что создавалось было глубоко провинциально.

Это было не слишком сложно, учитывая, что российская балетная школа корнями уходила в седую дореволюционную древность, а новаторство, даже на уровне Дягилевских сезонов, не поощрялось.

В раннем детстве, в школе изощрённой пыткой казались культпоходы на китайские фильмы, а в общем-то они были лишь чуть примитивнее большинства тогдашних отечественных «шедевров». Мы отстаивали очереди, чтобы посмотреть «Тайну двух океанов», «Щит и меч» или «Войну и мир», но не знаю смогу ли я заставить себя просмотреть их еще раз. Сегодня, приезжая в Москву, на разных каналах телевидения попадаю на те далекие детские фильмы — боже мой, какая кукольность, ненатуральная игра актеров, дешевая постановка и еще более дешевые сценарии.

Нет были конечно и «мэтры — Кончаловский, Климов, Бондарчук, Никита Михалков, они имели больший доступ к мировой культуре и ставили американизированные верняки в переводе на русский.

Была и «русская волна», самобытные и оригинальные художники, Тарковский, Сакуров, при напряжении воли их фильмы можно смотреть и сейчас.

В век усредненно-американизированного искусства провинциализм — может быть это и неплохо, на каком-то этапе независимость от рынка и стандартов производит что-то настоящее. Сколько свежих талантов в свое время родила русская провинция

— Кольцов — его вполне можно еще перечитывать

— Чурленис — наинаивнейший из символистов

— Циолковский — (совсем другое приложение таланта) мечтатель, которого пытались и пытаются унизить только по причине его глухоты и наверняка связанного с ней дурного характера.

Может быть я мог бы поставить точку на этих примерах и восславить тем самым родимую глубинку, но куда спрячешься от мысли, что когда самобытный и самостоятельный талант подпитывается и проверяется на острие мировой культуры вместо Кольцова рождаются Мандельштам и Ахматова, Чурлениса сменяют Шагал и Коровин, а Циолковский становиться Ландау или Капицей.