Клас Эстергрен - Гангстеры

— Только так и можно было выжить, — ответил я.

— Я знаю, — сказала она. — Но с кем ты танцевал?

— С тобой, конечно.

— Ты думал обо мне?

— Каждый день. Каждый час, каждую минуту.

— Я предала тебя.

— Я знаю.

— Твой друг… — произнесла она. — Он мне нравился.

— Мне тоже.

— Но он оказался трусом.

— Не то, что мы.

— Ты снова красивый.

— Ты тоже.

— Не надо лгать. Я знаю, что уже слишком поздно.

— Я люблю тебя.

— Скоро ты будешь свободен.

— Я не хочу.

— Придется.

— Что? Стать свободным?

— Позаботься о сыне.

— Он сам заботится о себе.

— Просто будь с ним.

— Я есть.

Открылась дверь. В комнату вошла мать Мод, благоухая сладким одеколоном. Я кивнул ей.

Мод очнулась и посмотрела на меня, вероятно, не осознавая, что рядом ее мать.

— Он ушел?

— Да, — ответил я.

— Прекрасно. И ты уходи. Вы ничтожества. Оба. — Ее голос снова звучал ясно, почти как прежде. — Вы оба были никчемны. Я любила только одного мужчину…

Матери Мод хватило трезвости, чтобы остановить ее.

— Мод! — резко оборвала она. — Успокойся!

Похороны прошли просто и незаметно в невзрачной часовне Скугсчюркогорден. Церемония словно подчеркивала одиночество покойной. Не вникая в подробности, я все же понял, что мать Мод постепенно утратила рассудок, а сын оставался вне пределов досягаемости. Роль молодого отца полностью поглотила его. Мод так и не увидела внука. Похороны организовал антрепренер. Никто ничего читал и не было музыки, которую любила Мод. Пастор рассказывал о покойной вещи, о которых я никогда не слышал, описывал стороны характера, которых я никогда не замечал, а те, что я знал и любил, обходил молчанием.

Рядом со мной сидел Билл из «The Bear Quartet», уже распрощавшийся с половиной седых волос мужичок, который то и дело толкал меня локтем, выражая недовольство. Его беспечность меня раздражала. Он пристал ко мне уже на пороге часовни. Я старался прийти как можно позже, чтобы избежать пустой болтовни. Медля шаг, я наблюдал за тем, как гости один за другим заходят внутрь: Густав с младенцем в «кенгуру», Камилла, Конни и Анита, мать Мод и ее «морячок» в белых брюках, яхтсменском пиджаке и с безумной улыбкой, сияющей на солнце огромными зубами. Билла я не заметил. Он курил в тени, и, как только я подошел к часовне, подскочил и тут же сцапал:

— «Собрил»… [38] Препарат-транквилизатор сильного действия. — сказал он.

— То же самое, — ответил я.

— Каково черта постригся-то! — Он провел рукой по моему ежику. — Кому оно надо-то!

— Так получилось, — ответил я. Это была правда. Просто так вышло. Проснувшись утром в гостинице, я побрился дрожащими руками как можно аккуратнее, но результат не удовлетворил: из зеркала на меня смотрел слишком старый и слишком обросший человек, которому предстояло убить время до обеда. Поэтому я решил отправиться на Сёдер, постричься у парикмахера на Хурнсгатан и заодно приобщиться к его знаниям.

Добравшись до парикмахерской, я обнаружил закрытую дверь. В окне виднелся экземпляр «Джентльменов», выцветший от тех немногих лучей солнца, что достигали витрины. Едва я успел заметить это, как появился парикмахер и отпер дверь со словами: «Тебе повезло, до обеда я свободен». Он уходил наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца — событие, полностью ускользнувшее от моего внимания.

Мы вошли, он включил свет и указал на кресло, затем укрыл меня клеенкой и даже закрепил на шее бумажную полоску. Все происходило очень быстро, движения парикмахера были привычными, но все же мысли его были полны астрономических наблюдений. Прохождение выглядело как «маленькая точка у нижнего края солнца». Этой первой фразы хватило, чтобы запустить мотор. Рассказывать о необычайном явлении можно было бесконечно, и, повествуя, цирюльник орудовал ножницами, не интересуясь моими пожеланиями, как стригут постоянного клиента, который давно не заглядывал в парикмахерскую.

Того, кто не любит сидеть в кресле парикмахера, любительские рассказы об астрономии могут неплохо развлечь и даже позволить взглянуть на собственные муки словно бы с иного расстояния. Собственно говоря, подобные муки человек испытывает в кресле дантиста. Это отвращение, подчас перерастающее в самую настоящую панику, вызвано необходимостью некоторое время сидеть без движения в кресле, словно в плену, лишившись возможности выбора, возможности отказаться от процедуры, коль скоро она началась. Но это лишь одна сторона дела. Немаловажно и то, что в чужих руках оказываются самые прочные из наших останков: волосы и зубы, способные тысячи лет пролежать в захоронении. Именно по этой причине беззубые и безволосые могут казаться людьми вне времени, свободными от тщеславия, страстей, увлечений и всего прочего, что держит нас в жизни и порой повергает в такое невыносимое, такое дьявольское отчаяние.