Анатолий Тоболяк: Денежная история

— Кончай! Верю на слово, — отмахнулся Яхнин.

— Сколько процентов возьмешь за два месяца? — в той же темноте спрашиваю я.

— По минимуму. Двадцать. Устраивает?

— За каждый месяц по двадцать?

— Ну-у, старичок, столько ты не потянешь. Вернёшь сто двадцать штук. Отыграюсь на ком-нибудь другом.

— Ладно. Беру. Спасибо, Молва.

— Рад выручить, старичок. Все-таки мы бывшие однокашники. Но Тоньку Абрамову я тебе до сих пор не простил, — заулыбался он. — Трахнул ты ее на выпускном?

— Не помню.

— Брось! Трахнул, конечно. Ты хваткий был. А как сейчас?

— Завязал.

— Со спиртным завязал и с этим тоже? — подивился Яхнин. — А то смотри, можем заняться прямо сейчас. Там у меня две девицы ебкие. Позвони на свою сраную службу, наплети что-нибудь и оставайся, а?

— Нет, не могу. Дела… семья.

— Жаль, жаль! Все-таки, Кумир, ты не тот, что прежде. Нет в тебе старого запала. Эй! Куда ты их суешь? — закричал он, видя, что я рассовываю пачки по карманам куртки.

— Кейса, что ли, нет?

— Нет. Не обзавелся.

— Погоди, у меня валяется где-то старый. Потом вернешь. — И он опять стремительно исчез из кухни.

«Ну, Яхнин, думал я, спускаясь по лестнице с третьего этажа, поизмывался ты вволю. Молодец. Мир твоему дому».

Между тем редактор Перевалов разгорячился. «Ламбада», что ли, на него подействовала, как и на меня?

— Я сказал, Андрей, что мы можем прогореть, но это не значит, что обязательно прогорим, понимаешь! Есть и светлые моменты. Вот малый Совет обещает подбросить нам деньжат. Должники имеются. Книжки в производстве. А если ты доведешь до ума коммерческое издательство…

— Оставь, — безобразно скривился я. — Мне нужны деньги сейчас, немедленно. Хотя бы тысяч пятьдесят на первый случай. Пошарь по сусекам, Сергей.

— Андрюша, дорогой, — взмолился он. — Вот мой сейф. Проверь. Там деньгами не пахнет. Вот если продам свою квартиру, тогда… Но это еще не сегодня и не завтра. Сам, ей-богу, в долгах.

— А Неклесса, а бухгалтерия? — не отступал я безжалостно и настырно.

— Неклесса всем хорош, но мужик зажимистый. Личных денег в долг не дает принципиально, даже мне. Бухгалтерия только что оплатила аренду, телефоны, бумагу. Пуста.

— Что, выходит, мне в петлю пора, — мрачно и устало сказал я.

— Неужели так прижало?

— Да. Большой долг висит.

— Твои еще не вернулись?

— Куда им возвращаться? На пепелище? И на что лететь? Там, по крайней мере, сыты. А здесь…

— Давай выпьем, — поспешно сказал Перевалов, хватаясь за бутылку.

— Давай выпьем. Но это не решение проблемы.

Тогда Ольга открыла мне дверь и сразу кинулась на кухню, где у нее что-то подгорало. Я стащил туфли, куртку и прошагал следом за ней.

— Куда ты ходил, — спросила она от плиты, — в такую рань? Я думала, ты на работу пошел… нет?

Маленькая, пышноволосая, бледнолицая, в затрапезном домашнем халатике. Боль и жалость меня пронзили, но отвечал я бодрым голосом:

— За деньгами, представь, ходил. Гляди-ка, сколько притащил. — И, открыв яхнинский «дипломат», стал выкладывать на кухонный стол пачку за пачкой со старательной неспешностью.

Ольга взглянула краем глаза и обомлела. Рот приоткрылся, глаза застыли. Рука с ложкой перестала помешивать в кастрюле.

— Го-осподи… — прошептала она с каким-то ужасом. Я засмеялся: — Что, впечатляет?

— Господи… откуда столько?

— Здесь сто тысяч. Сто штук, как выражается мой кредитор.

— Господи… глазам не верю. Кто он?

— Некий коммерсант. Ты его не знаешь. Кончай варево. Садись. Считай. Планируй.

— Слушай… подожди.. — Она все еще не могла опомниться. — А как отдавать?

— Это не твоя забота. — Я подошел к ней и поцеловал в нежно пульсирующий висок. — Твоя забота, как их со смыслом потратить. Сумеешь?

Моя жена тряхнула головой, словно отгоняя одурь. Страшная радость вдруг промелькнула в ее глазах и на губах.

— Смеешься? — сильным голосом закричала она. — Сумею ли я? Да я их в пять минут могу спустить!

Я прикрыл ей рот ладонью.

— Тише, Машу разбудишь. Как она?

— Ничего, спокойная. Спит.

— А ты как? Температура как?

— Хорошая. Нормальная.

— Молодец. Умеешь выздоравливать. Чаю бы мне крепкого. Этот мой кредитор поиздевался от души. Подонок еще тот.

— И ты терпел, бедный?

— А что оставалось делать?

Она бросила ложку, кинулась ко мне и, крепко обняв, поцеловала в губы. «Люблю», — услышал я ее шепот.

Конечно, тут же заплакала дочь в комнате, словно мгновенно почувствовала, что мы на несколько секунд о ней забыли, оставили ее сиротой… Ольга рванулась было бежать, но я удержал ее со словами «я сам» и поспешил на этот тонкий, жалобный зов.