Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

Его Гузель — газель бессмысленная, левретку прогуливает в костюмчиках, которые сама шьет. Женька-зубрилка в очочках, Ольга-тупица, ходит в маленьких шляпках и неуклюже кутается в меха. Натали — бойкая, самоуверенная и вроде симпатизантка , с ней можно было бы разговаривать, но опасно, барышни болтливы. Все равно они и Виола были по разные стороны баррикад. Они мечтали о женихах, учились для этого же — для смотрин. Они всё еще жили в прошлом веке, восприняв из нового разве что автомобиль. Электрические фонари на трех центральных улицах им тоже нравились, но то, что большинство жило во тьме, их нисколько не занимало. У Натали кумиром была хотя бы Софья Ковалевская, а не теноры. У Виолы свой кумир, барышни , может статься, и не знают о нем.

В большевики Виолу приняли сегодня условно, устно, потом передадут ее заявление в Петроград, там утвердят. «Точно, точно утвердят, — уверял Яков Давидович Зевин, Ленин местного разлива. — Шестой съезд в июле, там уж точно. И билет точно выдадут». Членский билет был для Виолы предметом вожделения, как и для всех ее друзей из молодежной группы поддержки. Встречались они тайно, ощущая себя призраками — не остатками прошлого, а экспедицией из будущего, призраками коммунизма. Название себе придумали — «Красные дьяволята». Виола была единственной девицей, естественно, все были в нее влюблены. Роль прекрасной дамы в этом кружке она со смехом отвергла, она — вожак. Все же происходила из семьи образованной, интеллигентной, с достатком, «подкованной» — отец ее давно состоял в рядах социал-демократов. «Дьяволята» были из семей бедных, рабочих, из уличных попрошаек. Среди них не было азеров, те были за турок и против большевиков, а так — полный интернационал: евреи, армяне, грузины, русские.

Гимназистки судачили о шляпках, а Виола ухмылялась про себя: самый модный аксессуар сезона — партбилет, а не шляпки. Пока нельзя было проговориться своим, чтоб не сглазить (она как заклинание повторяла: «точно, точно»), так что, может, и стоило отметить в секрете от всех — пирожными. Барышни, как обычно, таращились бы на нее и приставали с вопросами. С другой стороны, отмечать рано: ей через месяц только исполнится пятнадцать, а билет дают с шестнадцати. Она обманула, написала, что ей уже шестнадцать, надеясь на то, что в революционное время бюрократия не действует. Но кто знает! Там, в европейской кондитерской — девицы уже ушли, сидят, выбирают: panna cota, apfelstrudel, mousse au chocolat — думают, что революция закончилась, нет, пока только искры из глаз сыпятся, пожар впереди. Конечно, Баку — окраина Империи, до окраин всегда доходит как до жирафа. Зато здесь и война не так чувствуется. Только слухи доходят: сколько убитых, сколько раненых.

Присоединяться к ним все равно поздно. Оно и лучше, пирожные полнят, о чем постоянно напоминает мать — ее вообще все полнит.

Когда в сентябре принесли фотографию, все оказались на ней такие мелкие, что одно лицо от другого не отличишь, и чего причесывались, головой вертели? Виля довольна была, что не вертела. А уж что произошло через год — Виля оплакивать бы не успевала, если б с кем-нибудь из барышень сблизилась. Новая эпоха уничтожала неподходящий человеческий материал. Натали с родителями бедствовала в Париже. Катю с бантом расстреляли. Семья Ольги-тупицы бежала к родственникам в Петроград, там Ольга попала на растерзание к матросам. Женька-зубрилка заразилась тифом и померла. У родителей Нелли экспроприировали особняк, а сама она пропала бесследно. Время пошло такое, что люди, как иголки в стогу сена, терялись навсегда, и следы их тоже обрывались.

Виля сохранила коллективную фотографию. Обычно снимались на получении аттестата зрелости, а тут снялись просто так. Выяснилось — не просто: мало кто этот аттестат получил, и фотографов как корова языком слизала. Виола за аттестатом пришла. Она была почти отличницей, только с «удом» по рисованию — никак у нее это не выходило, нарисовать хоть что-то, похожее на правду. Абстракционизм у учителей не проходил, Виола чуть опередила время. Но золотую медаль ей все-таки дали.

Виля все ждала свой билет, но он тоже затерялся по пути, как терялось в эти годы всё и вся. Зевин сказал, что приняли, утвердили, что точно, и билет точно выписали, но не было билета, хоть плачь. Виля подозревала худшее: что не дали из-за возраста. На свое шестнадцатилетие она ждала именно этот подарок. Но увы. Отец подарил наручные золотые швейцарские часики, мать — атласное розовое платье. Виля мечтала о кожаной куртке. Ну куда ей розовое платье? «Выходное», — сказала мать. Отец-то знает, какие у Вили «выходы».