Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Мы проезжаем несколько миль и к концу дня оказываемся у аббатства Святого Антония, это одно из тех мест, где ощущается святость земли. Уже издали видишь, как аббатство, выстроенное из белого известняка, возвышается над рощей подстриженных оливковых деревьев, оно очень простое, в чисто романском стиле. Издали даже не похоже на итальянское. Когда Шарлеман проходил этой дорогой, его солдаты стали жертвой эпидемии, и Шарлеман молился о её прекращении. Он обещал основать аббатство, если его молитва будет услышана, и в 781 году построил тут церковь. Возможно, поэтому заменившая её церковь постройки 1118 года имеет изящные французские очертания. Мы приезжаем к самому началу вечерни. На ней присутствуют всего человек десять, трое из них — женщины, они обмахиваются веерами и о чём-то судачат, стоя позади нас. Обычно я снисходительно отношусь к привычке вести себя в церкви как в своей гостиной или на городской площади, но сегодня я оборачиваюсь и пристально смотрю на них, потому что пятеро монахов-августинцев, которые широким шагом вошли и достали свои молитвенники, начинают петь григорианский кант этого часа. Очень высокая, без всяких украшений церковь усиливает их голоса, и в отблесках позднего солнца известковый туф кажется прозрачным. Музыка пронзительна, как пение каких-то птиц, почти болезненное для уха. Голоса монахов как будто рокочут и прерываются, потом разделяются и сливаются на низких гудящих тонах. Я не могу ни о чём думать. Голова кружится, сознание плывёт. Распев такой бодрый, могучий, как река, манящая плыть по ней. Я вспоминаю строки Гэри Снайдера:

Я смотрю на Эда, он смотрит вверх на столбы света. Но женщин ничто не трогает: вероятно, они ходят сюда ежедневно. В середине службы они шумно фланируют к выходу, все три говорят одновременно. Если бы я жила здесь, я бы тоже ходила сюда ежедневно, из тех соображений, что если не ощущаешь святости тут, то не ощутишь её нигде. Меня восхищает добросовестность монахов, исполняющих этот григорианской распев по шесть литургических часов каждый день, начиная с восхваления в семь утра и заканчивая повечерием в девять вечера. Я бы хотела остаться тут на целый день и прослушать все службы. Я прочла в брошюрке, что те, кто встал на путь духовного обращения, могут остановиться здесь в помещениях для гостей и питаться в ближайшем монастыре. Мы обходим собор вокруг, восхищаясь странными существами с копытами, которые поддерживают крышу.

Вечер слишком прохладен, чтобы кататься по грязным дорогам, восхищаясь природой и вдыхая через окно, как собака, свежие деревенские запахи сухого сена. Мы приезжаем в ресторан «Сант-Анжело» в Колле, который принадлежит винодельне Поджо-Антико. Там в разгаре шумная свадьба, и все официантки наслаждаются этим событием. Нас двоих отводят в заднюю комнату, где эхом отдается шум весёлой вечеринки. Мы не возражаем. Из каменной мойки на всю комнату разносится запах спелых персиков. Мы заказываем густой луковый суп, жареных голубей, картофель с розмарином и — что же ещё? — ах да, домашнее «Брунелло».

Назвать Тоскану глухой местностью — что-то вроде оксюморона, сочетания взаимоисключающих понятий. Цивилизация на этой территории развивалась веками. Каждый раз, копаясь в саду, я убеждаюсь в том, как много поколений уже сменилось на этой земле. У меня собралась большая коллекция обломков блюд с десятками узоров, я только и успеваю удивляться: неужели мои предшественницы на этой кухне всё время швыряли свою посуду в огород. Я нахожу черепки керамических сит, изящные ручки чайных чашек — всё это постепенно накапливается на столе за кухонной дверью. Земля эта была хожена-перехожена. Достаточно взглянуть на посадки на террасах и поймёшь, как люди ради своего удобства меняли профили холмов. Но район Мареммы до сих пор остаётся низкой прибрежной равниной, населённой пастухами, овчарами и москитами. Слава о её дурном воздухе определённо связана с лихорадкой и простудами. Фермерские дома встречаются тут редко, хотя остальная Тоскана считается вполне густонаселённой. Кажется, что эпоха Возрождения обошла стороной эту область: в городах практически нет образцов монументальной архитектуры. Дурной воздух, сейчас свежий и мягкий, позволил сохраниться большому количеству этрусских гробниц. Хотя многие из них и были разграблены, но гораздо больше их осталось нетронутыми. Разве этруски были нечувствительны к малярии? Всё свидетельствует о том, что они не считали эту местность опасной для здоровья.