Он не возражал. Даже охотно дал денег. Может, тоже подумал, что рождение ребенка все исправит, сплотит нас. О 'кей, сказал он, только если врач — женщина, и лучше индианка.
Врача-индианку я не нашла, но американская леди сказала, что у меня все в порядке. Сказала, что, значит, это из-за мужа. «Может, низкая вирильность. Скажите ему, пусть придет на прием. Скажите, пусть не волнуется. В наше время многое лечится без труда».
Но когда я передала ему слова доктора, лицо его потемнело, словно туча. Вены на лбу вздулись, стали как синие узлы. «Что ты болтаешь, — закричал он, — ты хочешь сказать, я не мужчина? Решила найти кого-то получше?» Он начал трясти меня так, что я слышала, как косточки в моей шее издают щелкающие звуки.
«Пожалуйста, — взмолилась я, — прости, это все моя вина, забудем об этом, не надо никуда идти».
Он дал мне сильную пощечину, еще две или три. «Это все часть твоего плана, да? Сговорились с американской докторшей?»
Он толкнул меня в спальню, бросил на кровать. «Снимай одежду, — приказал он. Я покажу тебе, мужчина я или нет».
Матаджи, я была в таком ужасе, мои руки сами потянулись к пуговицам на блузке моего платья, все как обычно. Но вдруг я вспомнила твои слова: никто, даже муж, не имеет права ни к чему тебя принуждать.
Я села на кровати. Какая-то часть моего сознания предостерегала: он тебя убьет после такого. А другая: еще неизвестно, что хуже. И я заставила свой голос слушаться и сказала: я не стану спать с человеком, который меня избивает.
На секунду он застыл, как громом пораженный. Затем ехидно проговорил: «Неужели? Сейчас мы посмотрим». Он бросился на меня, рванул мою блузу и и разорвал ее. Это звук рвущейся ткани все еще у меня в ушах, как будто это моя жизнь.
Я не могу писать о том, что еще он сделал со мной. Это слишком стыдно. Но с другой стороны, это мне помогло. Это разрушило мои последние колебания, мой страх обидеть родителей. Я лежала после этого, слушая, как он плачет, вымаливает у меня прощения, кладет на лоб холодные компрессы, причитая: ну зачем ты так меня сердишь? Когда он заснул, я пошла в душ и стояла под горячей струей, и терла себя, даже в тех местах, где были синяки, пока не ощутила некоторое облегчение. Я смотрела, как грязная вода стекает в отверстие, и уже знала, что надо уходить. Если родители меня действительно любят, то должны понять, а нет — что ж, пусть так.
На следующее утро он велел мне никуда не выходить, он отпросится с работы, вернется к обеду с сюрпризом для меня. Я знала, что у него за сюрпризы: разные украшения, новые сари, хотя все эти вещи нам не по карману. Решил таким образом задобрить меня. Меня чуть не стошнило при мысли, что я должна буду все это надеть для него. Как только его машина завернула за угол, я подошла к куче со старыми газетами. Сначала журнал никак не находился. Я запаниковала. Подумала, а вдруг он случайно заметил его и выкинул, и теперь я обречена остаться с ним навсегда.
Я еще раз перебрала всю кучу. В голове все смешалось. Я так нервничала, боялась, что он может прийти еще раньше. Когда же я наконец нашла его — то зарыдала. Я едва могла говорить, когда набрала номер.
Женщина на проводе была очень любезна. Она тоже была индианка, как и я, и сказала, что можно не углубляться в подробности, она и так прекрасно меня понимает. Она сказала, что я правильно сделала, что позвонила, они мне помогут, если я точно готова уйти.
Я собрала сумку, взяла паспорт, кое-что из свадебных украшений, немного денег, что смогла найти. Не хотелось трогать ничего из его вещей, но я понимала, что совсем ничего не брать я не могу, так как должна как-то выживать.
Две женщины встретили меня на автобусной остановке, привезли меня в машине в этот дом, в другом городе.
Я не знаю, что меня ждет тут, матаджи. Они дали мне прочитать много книг. О моих правах. Истории о других женщинах, которые были когда-то как я, а теперь начали новую жизнь. Истории о женщинах, вернувшихся домой — и забитых до смерти. Мне сказали, что, если я хочу завести дело в полиции, они мне посодействуют. Также они могут помочь, если я решу открыть швейный бизнес. Хотя они предупреждают, что все будет не так просто.
Здесь живут и другие женщины. Некоторые все время плачут. Некоторые вообще ни с кем не разговаривают. Многие стесняются, что о них тут заботятся, но боятся покинуть это место. Одна женщина раскроила себе череп гаечным ключом. Иногда я слышу, как она молится: «О, Рама, прости меня за то, что я оставила своего мужа». А я не могу даже молиться. У кого я могу попросить защиты? У Рамы, который изгнал несчастную беременную Ситу в лес, потому что боялся людских толков? Даже боги жестоки со своими женами.
Читать дальше