— Но, Мудрейшая, не полезно ли будет узнать, что творится во внешнем мире, чтобы понять, почему эта некая жизнь, отданная мне на попечение, стала темой газетной статьи?
Ее вздох немного раздражен, но не гневен:
— Дитя, содержание газеты — шире, чем то, что выхватывает твой взгляд или мой. Углубись в себя, чтобы узнать то, что тебе надо знать. Слушай голоса специй — они назовут нужное имя.
— Да, Мама.
Но сегодня я бы спросила так:
— Мама, не было ли с тобой такого, что все мысли плещутся вокруг, как соленые волны океана, и только один призывный голос — его — громок, словно крик чайки, а остальное кажется тусклым и далеким, как сигналы подводной лодки.
Мама, что же мне делать? Все определенности моей жизни размываются, словно береговая насыпь во время шторма, оставляя лишь песчаные комья.
Моя голова так отяжелела, что я невольно опускаю ее на прилавок, но там этот кусок газеты все еще…
Видение захлестнуло меня резко, как ударом плети по глазам. Молодой мужчина в постели, трубки тянутся от его носа, от рук. Белые бинты на белой больничной подушке. Только выделяются пятнами незакрытые участки кожи — и она темная, как моя. Индийская кожа. Только бледно-голубые сигналы ритмично вздрагивают на экране. Все остальное в палате бездвижно.
Но в голове человека…
Тило…
Однако я уже втянута. Пройдя сквозь оглушительные пласты боли, я оказываюсь у истоков той истории, которая завершилась прочитанным мною заголовком в газете.
В его воспоминании опускается вечер. Бледное солнце скрывается за деревьями, в центральном парке темнеет, людей практически нет, только несколько запоздалых служащих сгрудились у автобусной остановки, с двумя мыслями в голове: «Домой» и «Ужинать». Он опускает красный навес с округлыми наезжающими друг на друга желтыми буквами: У МОХАНА: ИНДИЙСКАЯ ЕДА. Сегодня он припозднился, но это был удачный день: почти все, что приготовила Вэнна, продано, и столько людей похвалили еду, некоторые приводили друзей. Может быть, пора взять помощника и поставить еще один фургончик в другом конце города рядом с новыми офисными зданиями. Наверняка и Вэнна сможет найти приятельницу, которая бы помогала ей с готовкой…
Тут он услышал шаги, шорох опавших листьев, сминаемых ботинками, звук, как будто давят стекло. Почему он такой громкий?
Когда он оборачивается, два парня подошли уже совсем близко. От них исходит нечистый запах, как от затхлого чеснока. Он думает, как все же даже по запаху отличаются американцы от индийцев — даже от офисных, обливающихся одеколонами и дезодорантами. Но вдруг он понимает, что это запах его собственного пота — признак внезапного страха.
Молодые люди острижены почти наголо. Под коротким ежиком волос просвечивает кость черепа, белого, как мерцание в их глазах. Они выглядят не старше, чем на 19 — почти еще подростки. Их обтягивающие камуфляжные майки вызывают неуютное чувство.
— Извините, уже закрыто, — объявляет он и решительно протирает верх фургончика бумажным полотенцем, отбрасывает камешки, которыми закрепил колеса. Будет ли это невежливо, если он уже пойдет, когда они еще здесь стоят? Он попробовал немного двинуть тележку.
Парни быстрым движением преградили ему путь.
— С чего ты вообразил, что нам нужна эта чертова дрянь? — начал один.
Другой слегка наклонился. Как бы ненароком, даже почти изящно, опрокинул аккуратную стопочку бумажных тарелок. Индиец автоматически нагнулся, чтобы поднять их, в голове — сразу две мысли: У них такие мутные глаза — как грязная лужа. И: Надо сматываться.
Тупой носок ботинка заехал в подмышку его выставленной вперед руки — толчок отдался горячим, как расплавленное железо, всплеском боли в боку, и сквозь него он услышал, как плевок:
— Ублюдочные индийцы, оставались бы лучше в своей проклятой стране.
Но боль не так сильна, как он опасался, не настолько сильна, чтобы он не смог подобрать камень и швырнуть в того, который в это время толкал фургончик — тот начал с шумом заваливаться набок, и кабабы и самса, которые Вэнна так любовно скручивала и начиняла, посыпались в грязь. Он с удовольствием услышал «чпок» попадания, увидел, как парень подался от удара назад, увидел до смешного удивленное выражение на его лице. Индийцу стало хорошо, несмотря на то, что было больно дышать, и маленькая пронзительная мысль: сломаны ребра? — всплыла на миг в его сознании. (Он не узнает, что позже адвокат, демонстрируя суду синяк от камня у одного из молодых людей, заявит, что все это затеял индиец, а его клиенты только оборонялись.) На минуту он поверил, что сможет ускользнуть, может быть, добежать до автобусной остановки, спасительного бледного света фонаря, до горстки людей (разве они не видят, что происходит, разве не слышат?), стоящих на остановке. Но тут второй прыгнул на него.
Читать дальше