Читра Дивакаруни - Принцесса специй

— Мисс Банерджи, к вам тут пришли. Женщина. Да, кажется, индианка. Нет, я не думаю, что она представляет кого-то. Она — ну, по-другому выглядит. Нет, имени не сказала. Хорошо, если вы уверены.

Затем поворачивается ко мне:

— Четвертый этаж, дальше спросите, лифт — налево. — Ее взгляд выражает: «Давай уже, иди».

— А вы и не спрашивали, — говорю я вежливо, собирая свои вещи.

— Что? — нервно выпаливает она.

— Мое имя. И к тому же я кое-кого представляю. А то зачем бы я, по-вашему, пришла?

Кабинет Гиты маленький и квадратный, без окон — такие дают новым сотрудникам, которые будут в ближайшее время слишком загружены, чтобы смотреть по сторонам. Металлический стол, заваленный папками и чертежами, занимает все основное пространство.

Сидя за столом, она вроде как пишет бизнес-отчет, но на самом деле это не так, потому что блокнот заполнен рисуночками.

С того места, где я стою, они выглядят как розы с большими шипами. Она как будто похудела. Или так кажется из-за строгого темного брючного костюма, который на ней сегодня, с жесткими косыми отворотами; этой чернильно-синей формы, которая бледнит ее. Его официальность заставляет ее выглядеть еще более юной.

Последний раз, когда она заходила ко мне в магазин, на ней были синие джинсы. Красная футболка с надписью на груди. Волосы, падающие сзади тяжелой косой, плавно покачивались, когда она смеялась над чем-то в разговоре с мамой. Вместе они выбирали изюм, миндаль и сладкую белую элахдана для десерта к Новому году.

Сегодня же ее глаза немного растеряны, в то время как она пытается найти место, куда меня пристроить. И темны от разочарования. Она ждала кого-то другого — например, маму, которая явится, как чудо, чтобы сказать: «Я прощаю». Она сжимает губы, стараясь, чтобы они не дрожали. На подбородке ее маленькая родинка, и она тоже дрожит. Мне хочется сказать ей, какая она милая.

— Пожалуйста, садитесь, — говорит она наконец, желая быть вежливой, — вот так неожиданность. Вы выглядите не так, как всегда.

И далее уже не может сдержаться:

— Как вы узнали, где я работаю? Вас кто-то попросил прийти?

Я кивнула.

— Мама?

Когда я отрицательно покачала головой, она спросила:

— Не папа? — ее голос взвился надеждой.

О Гита, моя певчая птичка, как бы я желала сказать «да» и тем самым вырвать шип из твоего сердца. Но я должна снова покачать головой.

Она опускает плечи:

— Да, об этом не стоит и мечтать.

— На самом деле это твой дед.

— Ах, вот кто, — в ее голосе появляется скептицизм. Я почти слышу ее мысли, сочащиеся горьким ядом: «Именно он и настроил всех против меня со своим вздором о хороших девочках и семейной чести. Иначе они бы не вели себя так допотопно. Особенно папа. Если бы он остался в Индии, ничего бы этого…»

— Твой дедушка очень тебя любит, — говорю я, чтобы остановить этот ядовитый поток.

— Любит, как же! — она фыркает, имитируя тошноту. — Он не понимает значения этого слова. Для него это означает полный контроль. Он пытается контролировать и родителей, и меня. А когда у него это не получается, то скулит: «О Раму, отправь меня обратно в Индию, лучше я умру там один».

Она так точно и зло копирует манеру упрямого старика, что меня пробирает. Тем не менее лучше высказанная ненависть, чем застоявшаяся внутри.

— Если бы не эти его средневековые идеи о браках, я не была бы вынуждена таким образом сообщать им о Хуане. Я бы представила его не так резко, они бы сначала узнали его как человека, а не…

Она запнулась.

Я знаю, что мне следовало бы сказать. Мудрейшая твердила нам это тысячу раз:

— Вы приходите в мир со своей судьбой, она дана вам с рождения. Вам не кого за это винить.

Но не такие советы нужны Гите, сейчас все старые истины расходятся с ее песней.

Специи, я знаю, у меня нет права вас просить, но, прошу, направьте меня.

Мои слова уносит горячий песчаный ветер, минуты падают в молчании свинцовыми каплями.

Что я должна делать?

Затем она говорит:

— И зачем он вас послал, скажите на милость?

Она посмотрела на меня, наморщив бровь, как будто бы продолжая тему. Однако ее глаза больше не омрачены ненавистью.

— Да ни за чем, — поспешила я ответить, — просто сказать тебе, что злые слова, подобно жужжанию пчел, часто мешают распознать мед. Просто увидеть тебя, так, чтобы я могла, вернувшись, засвидетельствовать: «Не беспокойтесь, она в порядке».

— Не знаю, не знаю, — она судорожно вздыхает всем телом. — Я пью таблетки каждый вечер и все равно не могу уснуть. Диана уже всерьез забеспокоилась. Она говорит, надо к кому-то обратиться, может быть, сходить к психиатру.