Читра Дивакаруни - Принцесса специй

Готовы никогда не любить никого и ничего, кроме специй?

Вокруг меня мои сестры-послушницы, в одеяниях, еще мокрых от морской воды, которой она окатила их, стояли, притихнув и немного дрожа. И мне показалось, что самые миловидные из них дольше всего не поднимали глаз.

Ох, теперь я понимаю, как глубоко в человеческом сердце кроется тщеславие, тщеславие, оборотная сторона которого — страх быть нелюбимым.

Но в тот день я, самая блестящая из ее учениц, всегда спорая на любые чары и заклинания, легко говорящая со специями, даже самыми опасными среди них, легко впадающая в раздражение и заносчивость, что часто случалось, — бросила на них взгляд, наполовину жалостливый, наполовину насмешливый. Я дерзко посмотрела Мудрейшей в глаза и промолвила:

— Я — готова.

Я, которая не была красавицей и, следовательно, полагала, что мне нечего терять.

Пристальный взгляд Мудрейшей уколол меня, словно репейник. Но все что она сказала — это: — Прекрасно, — и приказала нам подходить к ней по одной.

Окруженный морским туманом, остров разливал вокруг нас свой жемчужный свет. В небе радуги раскинулись, словно крылья. Каждая девушка преклоняла колени, и Мудрейшая, склонившись над ней, запечатлевала на челе ее новое имя. И по мере того как она произносила заклятье, казалось, что черты лица расплываются, словно в водной зыби, и в каждое лицо словно вдыхается что-то новое.

— Тебя нарекаю Апараджита по имени цветка, чей сок, если смазать им веки, приведет любого к победе.

— Ты будешь зваться Пиа, по названию дерева, пепел которого, если втереть в руки и ноги, дает тебе силу.

— А ты…

Но я уже выбрала сама:

— Мудрейшая, мое имя будет Тило.

— Тило? — в ее голосе послышалось неудовольствие, и остальные ученицы взглянули испуганно.

— Да, — вымолвила я и, хотя сама испугалась, заставила свой голос не выдать этого страха. — Тило, сокращенное от Тилоттама.

О, как наивно с моей стороны было думать, что я могу что-то скрыть от Мудрейшей, которая сама меня учила читать в сердцах других.

— С самого своего появления ты доставляешь одни хлопоты, бунтарка. Мне следовало сразу прогнать тебя.

Однако, к моему удивлению, она больше не злилась. Возможно, что в моей своевольности она увидела ту, какой была сама в молодые годы.

Корни, свисающие, как растрепанные пряди, с ветвей баньянового дерева, [30] Корни дерева баньян растут вверх, а ветви — вниз; крона поддерживается столбовидными воздушными корнями. зашелестели от ветра. Или то был ее вздох?

— Это имя — тебе хоть известно, что оно значит?

Этого вопроса я ожидала. И у меня был наготове ответ:

— Да, Мудрейшая. Тил — это кунжутное семечко, золотисто-коричневое, как будто его коснулся огонь, его покровительница — планета Венера. Цветок его так мал, прям и заострен, что матери молятся, чтобы у их дочерей был носик такой же формы. Тил, перетертый в мазь с сандаловым деревом, излечивает болезни сердца и печени, а поджаренный в собственном масле — возвращает вкус к жизни, когда человек уже потерял к ней интерес. Я буду Тилоттама, назначение которой, как и кунжута, — даровать жизнь, возрождать к здоровью и надежде.

Ее смех — как звук сухих листьев, шелестящих под ногами.

— Да уж, воистину самоуверенности тебе не занимать, девочка. Ты взяла себе имя прекраснейшей из апсар — небесных дев Индры, бога Дождя. Тилоттама — самая грациозная из танцовщиц, венец красоты среди женщин. Или ты этого не знала?

Я опустила голову. Вот я и снова невежественный новичок, как в мой первый день появления на острове, мокрая насквозь, голая, спотыкающаяся на острых скользких камнях. Она всегда умела меня вот так пристыдить. За это я могла бы возненавидеть ее, если бы не любила так сильно, ведь она словно стала мне матерью, когда я уже не надеялась, что кто-то будет заботиться обо мне.

Ее пальцы, легкие, как дыхание, на моих волосах.

— Ах, дитя, ты уже все решила в своем сердце, так ведь? Но запомни: когда Брахма сделал Тилоттаму главной танцовщицей среди всех приближенных Индры, то предупредил, что она никогда не должна дарить своей любви мужчине — только танцу.

— Да, Мудрейшая, — я победно засмеялась, с облегчением и триумфом, как если бы боролась и выиграла битву, и прижалась губами к сухой ладони Мудрейшей. — Разве я не знаю правил? Разве я не давала обета?

И вот она начертала мне на челе новое имя. Имя Принцессы, отныне и навсегда, после стольких перевоплощений. Мое истинное имя, которое я не имею права называть никому, кроме своих сестер — таких же Принцесс. Ее палец прохладен и касается мягко, словно масло.