Айрис Мердок - Лучше не бывает

Пола тащила большую корзину с книгами и еще пакет под мышкой. Что мне делать с этой тяжестью, думала она. До поезда, на котором она, Пирс и Мэри должны были возвратиться в Дорсет, еще оставалось немало времени. Пола решила: пойду-ка я в Национальную галерею, оставлю вещи в гардеробе и посмотрю картины. Она вышла на жаркую многолюдную улицу и стала ловить такси. «Волна жары продолжится» — гласило объявление.

Пола знала толк в картинах, они доставляли ей интенсивное, совершенно чистое и поглощающее ее наслаждение, которое не давало никакое другое искусство, хотя на самом деле литературу она знала гораздо глубже. Однако сегодня, поднимаясь по знакомой лестнице и сворачивая налево к золотой компании итальянских примитивистов, все, о чем она могла думать, — был Эрик, чей образ, исчезнувший, пока она охотилась за книгами, теперь вернулся с новой силой. Эрик медленно, медленно двигался в ее направлении, как большая черная муха, ползущая по земному шару. Она только что получила от него открытку из Коломбо.

Пола вспомнила руки Эрика. У него были странные квадратные руки с очень широкими плоскими пальцами и длинными шелковистыми золотистыми волосами, которые росли не только на тыльной стороне ладоней, но доходили до второго сустава пальцев. Кольцо с печаткой утопало в этой темно-золотистой траве. Возможно, что именно руки навели его на мысль стать керамистом. Пола как будто чувствовала сейчас холодный запах мокрой глины на его руках. Эрику лишь однажды удалось заработать себе на жизнь керамикой в Чезвике. Поле нравился недостаток светскости в нем, ей нравились его руки, творящие чудеса с вертящейся глиной, ей нравилась глина. Все это было так не похоже на Ричарда. Наверно, я влюбилась в руки Эрика, думала она, а может быть, я влюбилась в глину. Эрик казался ей, в отличие от Ричарда со свойственной ему смесью интеллектуальности и сложной чувственности, таким надежным и естественным. А все же Эрик был невротиком, считала она поначалу. Он только представлялся естественным человеком, ремесленником — в забавной блузе и с львиной копной нечесаных золотых волос. Большой Эрик, крупный мужчина… Тем сильнее был ошеломительный ужас, когда Эрик потерпел поражение… от Ричарда. Мог ли Эрик простить ей это поражение? Она вдруг подумала: может быть, он возвращается с целью убить меня. Может быть, это единственное, что может вернуть ему покой. Убить меня. Или Ричарда.

Ричард. Пола, которая до этого спокойно бродила по залам, вдруг остановилась как вкопанная перед картиной Бронзино «Венера, Купидон, Безрассудство и Время». Особая картина для Ричарда. «Вот — подлинная порнография для тебя», — она как будто слышала высокий голос Ричарда. «Единственный настоящий поцелуй, когда-либо изображенный в живописи. Есть поцелуи и поцелуи. Пола, Пола, подари мне поцелуй Бронзино». Пола вернулась на середину комнаты и села. Ричард давно, еще до женитьбы, «завладел» этой картиной Бронзино. Он был первым, кто заставил ее действительно увидеть ее, и она стала символом их влюбленности, и хотя это чувство прошло, но тем более дорогим оставался для нее этот образ. Он был своего рода воплощением чувственности Ричарда, развращенности Ричарда, и она приняла сразу ее с тем же мгновенным удивлением, как и самого Ричарда. Целомудренная Пола, холодная Пола, Пола — синий чулок нашла в дьявольски развратной природе мужа сад немыслимых наслаждений. Пола была не способна на блаженство вне брака. Но ее замужняя жизнь, действительно, стала блаженством.

Пола сидела и смотрела на картину. Изящно вытянувшись, обнаженная Венера томно оборачивается к грациозно изогнувшемуся нагому Купидону. Его левая рука поддерживает ее голову. Его правая рука длинными пальцами охватывает ее левую грудь. Его губы слегка прикасаются к ее губам или даже чуть отдалены от них. Долгий, застывший миг остановившейся как во сне страсти перед головокружительным порывом. На фоне спокойных масок и искаженных лиц Безрассудство собирается осыпать розовыми лепестками тянущуюся друг к другу влюбленную пару, а в это время старый распутник Время взмахивает длинной могучей рукой над всей этой сценой — и все эти прелести обречены неминуемому концу. «Ты подходила к моей картине, Пола?» — спрашивал обычно Ричард, когда Пола посещала галерею. Последний раз он спросил об этом в конце их первой и единственной ссоры, которая произошла из-за Эрика. Он сказал это, ища примирения. Она не ответила.