Айрис Мердок - Лучше не бывает

А еще случился этот странный эпизод с миссис Мак-Грат. Сразу, как только Дьюкейн ушел из дома Мак-Грата, он подумал об этой истории с легким стыдом и с некоторой, как ни странно, радостью. Уже давно неожиданное не входило в жизнь Дьюкейна в таком обличье, и это казалось ему восхитительным. Чуть позже это уже меньше забавляло его. Расследование и так было неясным, запутанным, и не надо его усложнять безответственными поступками. Мак-Грат был беспринципным человеком, шантажистом и все разболтал прессе, но уж, во всяком случае, не тем, чья жена может во время секретного расследования целовать высокопоставленного чиновника. Дьюкейн не предполагал, что Мак-Грат может причинить ему неприятности, что бы ни поведала ему жена. Но просто этого не должно было произойти. На более глубоком уровне, когда прошло время, он чувствовал себя подавленным этой сценой, как будто он проглотил вместе с розовым вином какое-то снотворное, и оно до сих пор действовало на его органы чувств. Возможно, оттуда — из снотворной скуки этой цирцеиной комнаты, где ждала миссис Мак-Грат, перешла на него тоска, забиравшая силы.

Машина двигалась теперь быстрей вдоль Бромптон-роуд в направлении к дому Дьюкейна в Эрлз-Корт. Пока эти мрачные и ослабляющие мысли занимали его ум, Дьюкейн почти бессознательно болтал с Файви о погоде и о том, что опять предсказывают «волну жары». Дьюкейну казалось, что его отношения со слугой не очень продвинулись, хотя он физически привык к его присутствию в доме и легко теперь подавлял раздражение, когда Файви напевал якобитские песни или делал по телефону ставки на лошадей. Файви поделился еще небольшой долей информации о своей матери, сообщив, что она «научила его воровать в магазинах». Но когда Дьюкейн пытался навести его на дальнейшие откровения о его преступной карьере, развернувшейся позже, то его друг шотландец только загадочно бормотал: «В этом мире трудно жить, сэр». А когда Дьюкейн спросил его о фотографии женщины неопределенного возраста, которую Файви держал в своей спальне, тот просто скорбно ответил: «Все прошло, да и давно это было, сэр, все прошло, да и давно». Однако, несмотря на эти намеки на горечь бытия, Файви тоже прижился в доме, порой даже становился бойким, в глазах сверкало понимание; встречая взгляд хозяина, он почти что подмигивал, как бы говоря: да, я мошенник, но ты тоже, по-своему. Сомневаюсь, что мы так уж отличаемся друг от друга. Тебе просто больше повезло, чем мне, вот и все. Эта бессловесная дерзость даже нравилась Дьюкейну.

Когда машина повернула к Бин-гарденз, Дьюкейн следил за медленными, значительными, торжественными движениями рук, широких, испещренных веснушками, поворачивающих руль. Пока Дьюкейн наблюдал за этим, он вдруг обнаружил, что его собственная рука, до этого откинутая на спинку сиденья, каким-то образом добралась до плеча Файви. Дьюкейн на минуту задумался. И решил оставить ее там, где она находится. Он даже слегка передвинул ее так, что его пальцы, почти не соприкасаясь, но дотронулись до плеча. Этот контакт немедленно принес Дьюкейну чувство необыкновенного покоя, к которому, как ему теперь показалось, он стремился весь день. Файви бесстрастно смотрел вперед.

Три дамы выбрались в город. Пола приехала для того, чтобы купить новые книги, Кейт — чтобы нанести визиты, которые она обычно делала в середине недели, а Мэри просто убедили, что ей нужно «переменить обстановку». У Мэри была и другая цель: она хотела уговорить Пирса покинуть Дорсет, и для этого намекнула Пембер-Смитам прислать ему приглашение на обед, они собирались в Норфолк-Бродз, где их ждала готовая к отплытию яхта.

Мэри надеялась, что хвастливые речи о яхте соученика Пирса Джеффри Пембер-Смита произведут свой эффект, тем более, что Пирс уже был приглашен поехать с ними в Норфолк. И все же она опасалась, верней, была уверена — он будет считать часы, чтобы вернуться назад к своему горю — к полному равнодушию Барбары. Мэри жалела его и все больше ожесточалась против Барбары, демонстрировавшей свое наплевательство, но поделать ничего не могла. Иногда она приходила к мысли, что это бесполезное, затянувшееся страдание ее сына было следствием ошибки — что ей не надо было поселяться у Кейт. Но если бы не было Барбары, была бы другая девушка, горестей первой любви не избежать, и что вообще смешно слишком сострадать Пирсу. И все же ситуация огорчала Мэри, и она слегка боялась, что Барбара доведет Пирса до какого-нибудь отчаянного поступка.