Карин Альвтеген - Предательство

Дверь кабинета открылась. Он вышел в гостиную, но быстро вернулся, подобрал с пола игрушку, положил ее на разделочный стол И снова скрылся.

Она пробежала глазами брошюру из муниципалитета, переложила ее в стопку с макулатурой и открыла следующий конверт.

Он вышел и снова бесцельно прошелся по комнатам. Когда же, спустя всего несколько минут, это повторилось в третий раз, она не сдержалась.

— Тебя что-то беспокоит?

Оторвав прозрачное пластиковое окошко, она положила конверт в стопку с макулатурой.

Быстро-возвращайся-в-кабинет-и-не-смей-пока-зываться-до-отъезда — наверное, ему показалось, что она произнесла что-то в этом духе. По крайней мере, именно так он и поступил.

А отвечать на вопрос — нет, она слишком многого хочет.

Время наконец подошло. Она чувствовала необычайную бодрость, словно они направлялись на долгожданный праздник. Он вел машину, она сидела на пассажирском месте в «гольфе», на котором они поехали потому, что он был удобнее припаркован. «Гольф» пусть забирает, ради бога. А «сааб» ее и оплачен фирмой.

— Мне жаль, что тебе пришлось врать отцу. Насчет работы. Я не нарочно.

Он не ответил. Взгляд вперед, руки на руле в положении «без десяти два».

Она продолжала:

— Я просто не хотела рассказывать им в четверг, когда Аксель у них ночевал. Что нам с тобой надо побыть одним.

На этот раз он издал какой-то звук, нечто вроде похрюкивания. Улыбнувшись про себя, она накрыла рукой его руку на рычаге переключения скоростей.

— Ты так убедительно врал. Я и подумать не могла.

Когда они пришли, в игровой уже собралось много родителей, все в голубых бахилах поверх обуви. На зеленом полу в произвольном порядке были расставлены стулья, но большинство родителей стояли группками и негромко разговаривали. Ни Линда, ни Черстин еще не показывались. Хенрик сел у двери. Его пальцы нервно барабанили по ручке стула.

Эва подошла к маме Якоба и огляделась по сторонам:

— Похоже, идею с собранием одобрили почти все.

Анника Экберг кивнула:

— Да. Спасибо за помощь.

— Пустяки.

Шум стих, когда в дверях появилась Черстин. Да, назвать ее веселой никому бы в голову не пришло.

— Здравствуйте, рада вас всех видеть, несмотря на то что сегодня мы собрались по совсем не радостному поводу. Давайте сядем.

И все послушались, как воспитанные детки. Тридцать два родителя прошелестели бахилами каждый к своему стулу, и Эва заняла место рядом с законным супругом.

— Как вы все наверняка понимаете, Линда очень сильно переживает из-за того, что произошло. Я еще раз хочу уверить вас, что эти письма писала не она, и никто из нас не представляет, как такое могло случиться. В муниципальном компьютерном центре уже завтра утром начнется расследование, на выходных нам, к сожалению, не удалось ни с кем из них связаться.

— А сама Линда здесь?

Вопрос задала мама Симона. В ее голосе звучало откровенное недоверие, и каждому из присутствующих стало ясно, что любовные письма к мужу явно не оставили ее равнодушной.

Добро пожаловать в клуб.

— Она здесь и сейчас придет. Я просто хотела сначала сказать вам все это.

Сделав шаг в сторону, она пропустила вперед Линду, которая с опущенной головой показалась в дверном проеме. Черстин заботливо положила руку ей на плечо, и от этого прикосновения Линда всхлипнула. Краем глаза Эва видела, как Хенрик стиснул руки.

Линда откашлялась, но смотрела по-прежнему на спортивный мат.

Смотри-смотри. Он тебе не поможет.

Она открыла рот, чтобы произнести речь в свою защиту:

— Я не знаю, что сказать.

В комнате стояла абсолютная тишина. Тишина длилась долго — достаточно долго для того, чтобы Линда начала по-настоящему плакать. Одной рукой она прикрыла лицо, и Хенрик беспокойно сменил позу.

— У кого-нибудь, кроме вас, есть доступ к вашей электронной почте? — Эва не узнала прозвучавший за ее спиной голос.

— Нет, насколько мне известно. И сейчас я сама не могу открыть почту. Такое впечатление, что кто-то поменял пароль.

Попробуй «мужской стриптиз».

Снова стало тихо, но на этот раз ненадолго.

— А что было в письме? — Снова незнакомый женский голос.

— Я не знаю. Я уже сказала, что не писала эти письма и не читала их.

— Если хотите, я могу прочитать.

Папа Симона вытащил из кармана пиджака сложенный лист А4 и начал читать сухо и деловито, словно какой-нибудь протокол:

— «Любимый.

Каждую минуту, каждый миг я рядом с тобой. Я счастлива уже оттого, что ты есть. Только в те короткие мгновения, когда мы вместе, я по-настоящему живу. Я хорошо понимаю, что мы поступаем неправильно, что не имеем права на наши чувства, но как я могу отказаться от них? В который раз я пытаюсь забыть тебя, но потом встречаю тебя снова и ничего не могу с собой поделать. Если все откроется, я потеряю работу, ты потеряешь семью, наступит хаос. И несмотря на это, я не могу разлюбить тебя. В ту же секунду, когда я начинаю молиться, чтобы все это прекратилось, мне становится страшно, что мои молитвы будут услышаны. И я сознаю, что готова потерять все ради того, чтобы быть с тобой.