Рассел Хобан - Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

Они вышли из гавани, миновали старый каменный мол с маяком, который в свете дня выглядел точно ослепшая сова, и наконец вышли за фарватерные буйки, преодолевая свежий западный ветер и небольшую зыбь. Солнце плясало на зеленой воде, отражаясь неисчислимыми бликами и искрами. Все еще восседающая на верхушке мачты чайка выразила своим глазом уверенность, что хоть и поздновато вышли, но лучше поздно, чем никогда.

На торговце еще были его остроносые черные туфли, темные брюки и белая несвежая рубашка, теперь еще более мятая и несвежая. Пиджак он не надел. Лодка испытывала несильную килевую качку, зарываясь носом в небольшие волны. Солнце весело отблескивало от небольшого медного штурвала.

— Качает, да? — спросил торговец, держа ручки штурвала. — Мотор не для нее, старой колымаги. Ее строили в расчете на парус. С мотором управлять ею все равно, что ехать по ухабистой дороге на большой тяжеленной кастрюле. Изматывает — сил нет.

— А почему вы не поднимете парус? — спросил Воаз–Иахин.

— Потому что она теперь моторная, — с досадой отозвался торговец. Он едва сдерживался. — Она уже не может ходить под парусом. Это время позади. Мой старик любил, чтобы я прыгал по реям. На этих парусных штуках две мачты и большие длинные реи. Чтобы сделать поворот, ты всякий раз должен спускать рей, поворачивать его на другую сторону мачты и поднимать вместе с парусами на наветренной стороне. Целое парусное дело. «Давай, мальчик! Лезь!» Так и слышу его голос. Большой был моряк, мой старикан. К черту это. Теперь ведь другие времена, так? А человек он был чудесный. — Торговец сплюнул в окошко рубки так, чтобы плевок унесло ветром. — Ходил под парусами, как черт, ничего не боялся. Великий штурман был. Ты такого и не видел никогда. Знал свое местоположение в любое время. На дворе ночь кромешная, ни земли, ни черта, а он знает, где находится.

— А каким образом знаете вы, где вы находитесь, когда земли не видно? — спросил Воаз–Иахин. В рубке не было ничего, сколько‑нибудь отдаленно напоминающего навигационные приборы, не считая компаса и счетчика горючего.

Вместо ответа торговец показал ему деревянную доску с нарисованной на ней картушкой компаса. Она имела вид колеса с тридцатью двумя спицами, в которых было просверлено множество отверстий. Под ним были короткие вертикальные линии из отверстий. В некоторых отверстиях торчали штырьки, прикрепленные к доске нитями.

— Когда мне надо, я пользуюсь вот этим, — пояснил торговец. — Каждый компасный румб разделен на получасы. Штырьком я отмечаю, сколько времени я держусь этого курса. Внизу я отмечаю скорость. В зависимости от ветра или течения я добавляю или убавляю и так знаю, где нахожусь. Так мой отец делал, так делаю и я.

— Я думал, вам необходимы специальные инструменты, лоции, карты, чтобы проводить астрономические наблюдения и все такое, — предположил Воаз–Иахин.

— Этим пускай занимаются красавчики с яхтами, — сказал торговец. — Я знаю ветры, течения, дно, я знаю, где нахожусь. Зачем мне вся эта техника? Мой отец был самый лучший моряк, самый лучший штурман нашего порта. В нашей деревне пятнадцать, нет, все двадцать человек тоже ходят на лодках, но если бы ты, незнакомый человек, пришел бы туда и спросил Капитана, они привели бы тебя к нему, и никому другому. От него я научился морю.

— У вас был хороший отец, — сказал Воаз–Иахин.

Торговец кивнул и снова плюнул в оконце рубки.

— Таких, как он, нет, — сказал он со вздохом. — Скажет, бывало: «Держи лодку и слушайся моря». Оставил мне ее по завещанию. С тех пор мы с ней неразлучны. Сейчас везу апельсины, в следующий раз будет вино, сыр, оливки, все, что угодно. Неплохая жизнь, да? В смысле, это занятие для настоящего мужчины — не то, что держать ресторан или что там на берегу. Все время одеваться как джентльмен, приветствовать своих клиентов, помнить их имена, чтобы они сами себя зауважали. Белоснежные скатерти, цветы, вызов официанта с картой вин одним щелчком пальцев. На стене — фреска с изображением бухты и гротов. Как ни крути, для некоторых это тоже образ жизни. А она разнообразна, точно?

— Да, — ответил Воаз–Иахин. — Думаю, да.

— Вот то‑то и оно, — сказал торговец. — Для меня, как и для моего отца, это море. Но другое всегда манит, то, чего у тебя нет, дорога, которой ты не пошел. — Он высунул руку в оконце, похлопал по стене рубки. — С «Ласточкой» не пропадешь. Она у меня что надо.

Мимо проплывал берег — отрезки коричневого, отрезки зеленого, древние красные скалы, утесы цвета львиной шкуры, развалины фортов, нефтяные резервуары, баки для воды, трубопроводы. Кварталы, плоскости и грани домов, крыши, стены, углы, разбросанные по склонам холмов, отбрасывающие утреннюю тень. Белые стены, красные черепичные кровли, черные окна и дверные проемы. Грозди лодок, выкрашенных в синий и белый цвета. Лодки парами и тройками, одиночные лодки проплывают мимо. Порою танкер и даже большой белый круизный лайнер. Чайка спорхнула с верхушки мачты, когда «Ласточка» устремилась в море, оставив берег за кормой. Соленый ветер пах морской пучиной.