Грейс Пейли - Мечты на мертвом языке

Чтобы нас успокоить, не рвать нам душу, наша любимая подруга Селена, когда умирала, сказала: Жизнь в конце концов оказалась не таким уж кромешным кошмаром — знаете, все-таки я прожила с ней немало чудесных лет.

Она показала на портрет на стене: девочка с длинными каштановыми волосами и в белом фартучке, вся подалась вперед, словно хочет выскочить из снимка.

Сколько пыла, сказала Сьюзен. Энн прикрыла глаза.

На той же стене висела фотография трех девочек на школьном дворе. Они что-то с жаром обсуждали и держались за руки. А на журнальном столике в рамке еще одно фото в осенней гамме: красивая девушка лет восемнадцати на огромном коне, равнодушная к окружающему, вся в себе всадница. Однажды ночью эту девушку, дочь Селены, нашли в съемной комнате в далеком городе мертвой. Позвонили из полиции. Спросили: У вас есть дочь по имени Эбби?

И с ним тоже, сказала наша подруга Селена. У нас с Максом было много хорошего. Сами знаете.

Его фотографий не было. Он был женат на другой женщине, у него была новая дочка, здоровая девочка лет шести, и ее мать твердо верила, что с ней ничего плохого не случится.

Наша дорогая Селена выбралась из кровати. С трудом, но изображая балетные па, доковыляла до туалета, напевая «Друг мой, то были чудесные дни».

Тем же вечером Энн, Сьюзен и я пять часов добирались домой на поезде. После часа молчания и часа за кофе с сэндвичами, которыми накормила нас Селена (она даже встала, оперлась — большая, в рыхлых рытвинах — о стол и сама сделала эти сэндвичи), Энн сказала: Да, больше мы ее не увидим.

Это кто так решил? И вообще, знаете что, сказала Сьюзен. Вы сами подумайте. Сколько детей умерло — не только Эбби. Тот потрясающий парень, помните, Билл Далримпл — он то ли отказался идти в армию, то ли дезертировал? Еще Боб Саймон. Они погибли в автокатастрофах. Мэтью, Джинни, Майк. Помните Ала Лури — его убили на Шестой улице — и малышку Бренду — Энн, она умерла от передоза у тебя на крыше. В основном, как я понимаю, о таком стремятся забыть. Вы, люди, не желаете их помнить.

Это что за «вы, люди»? — сказала Энн. Ты же с нами разговариваешь.

Я стала извиняться, что не всех их знаю. Большинство из них старше моих детей, сказала я.

Конечно, малышка Эбби росла, когда я растила своих, и бывала она во всех местах, которые попали в зону моего внимания, — в парке, в школе, на нашей улице. Но! Так оно и есть. Селенина Эбби не единственная из поколения наших любимых детей — сколько еще погибло в авариях, на войне, от наркотиков, сколько сошло с ума.

Знаете, главная проблема Селены, сказала Энн, в том, что она не рассказала правду.

Что?

Несколько жарких, честных, человеческих слов могут многое, Энн считает, они могут сделать так, что в жизни ее не будет больше ни химических ошибок Г-спода, ни вязкой лжи общества. Мы все верим в их силу, мои друзья и я, но иногда… жара.

Я вообще-то всегда думала, что Селена нам многое рассказала. Например, про то, что она сирота. Было еще то ли шестеро, то ли семеро детей. Она была младшая. А в сорок два года она узнала, что ее мать умерла не при родах. У нее была какая-то жуткая болезнь. И до восьми месяцев она жила рядом с материнским телом — собственно, у ее груди. Вот так так! — сказала Селена. Камень с души. А я всегда считала, что это я ее погубила.

Твои родственники мерзавцы, сказали мы ей. Они заставили тебя страдать.

Да ну вас, сказала она. Забудьте вы об этом. Они для меня и много хорошего сделали. Для меня и для Эбби. А об этом забудьте. Не тратьте времени.

Вот и я про то же, сказала Энн. Селене надо было бы их топором зарубить.

Немного подробностей: Селенины две сестры отдали ее в приют. Им было стыдно, что в свои шестнадцать и девятнадцать они не могут о ней заботиться. Они ее целовали-обнимали. Боялись, что она расплачется. Отвели ее в ее комнату, точнее, в общую спальню человек на восемь. Лена, это твоя кроватка. Это тумбочка для твоих вещей. Этот ящичек — для зубной щетки. Это все мое? — спросила она. Больше никто это трогать не будет? Только я. И все? Арти не придет? И Фрэнки не придет? Да?

Поверьте, сказала Селена, в приюте я была счастлива.

Факты, сказала Энн, только факты. Не обязательно правду.

По-моему, ни к чему жаловаться на то, как именно ты умираешь, или дотошно изучать все их мотивы. Разве не удивительно мужество этого закрытого, но всеохватного, питающегося вымыслами сообщества?