Дженнифер Иган - Цитадель

— Ну что, доволен?

Руфус разглядывает носки своих ботинок. Если судить по его лицу — нет, ничем он не доволен.

Мама берет трубку.

В начале подъездной дороги я вижу Меган, которая идет нам навстречу: после тренировок школьный автобус довозит ее только до поворота. Она и так тоненькая, а в этом красном тренировочном костюме совсем худышка. Свет фар бьет ей в глаза, она прикрывает их рукой и сходит на обочину. Я успеваю разглядеть смену выражений на ее лице — от любопытства (что это за машина отъехала от нашего дома?) до тревоги (полиция). Пит опускает стекло.

— Привет, Мегги, — говорит он.

— Здравствуйте.

— Ну, как вы с Эмми сегодня сыграли?

— Эмми в другой команде. Она играет за универ.

— Слушай, мама сейчас должна поехать с нами, мы ее попросили нам кое в чем помочь. Думаю, через часик-другой вернется.

— А как же Габи?

— Подожди, мама сама тебе все скажет. — Он опускает мое стекло. Меган подходит к машине, наклоняется. Я зажимаю наручники между ногами.

— Доченька, все в порядке, — говорю я. — Просто им надо со мной поговорить. — Я даже не могу до нее дотронуться: тогда она увидит наручники.

— Ага, хорошо. — Когда в голосе у Меган нет язвительности, он звучит совсем по-детски.

— Дома бабушка. Иди с ней поздоровайся, ладно?

— Ага. — Она отворачивается и идет дальше.

Пит с Руфусом отвозят меня в окружную тюрьму и сдают дежурному. С этого момента они больше за меня не отвечают. Уже вечер. Рабочий день у судей закончился, так что мне придется ночевать в камере, а рассматривать мое дело будут утром. И я опоздаю на работу, если вообще туда попаду. В эту тюрьму меня привозили и раньше, но я ничего не помню, я тогда была под метом. Поэтому теперь мне кажется, что я тут впервые. Женщина-надзирательница заводит меня в маленькую комнатку, оставив дверь приоткрытой. Она говорит, чтобы я разделась догола и сложила одежду на скамейке. Потом я должна наклониться и раздвинуть руками ягодицы. В этот момент я словно отделяюсь от своего тела — как до этого, дома, когда Габи просила меня не уходить; мне кажется, что это не я. Этот зад не мой, и все эти части тела, которые я раздвигаю и раскрываю перед этой женщиной, мне не принадлежат. В комнате появляются какие-то посторонние звуки, и когда я, перегнувшись пополам, смотрю между расставленными ногами, я вижу, что за спиной у женщины стоят двое мужчин-надзирателей и разглядывают меня. Это не я, думаю я. Мы просто смотрим друг на друга через такое окошко.

— Так, теперь на корточки и подпрыгивать.

— Что?

— Вы слышали что. Я сказала, сесть на корточки и подпрыгивать.

— Зачем?

— Вы отказываетесь выполнить мое требование?

— Я просто спросила зачем.

— Я не обязана отвечать на ваши вопросы.

Я подпрыгиваю — и сразу же понимаю зачем: чтобы все недозволенное, что может быть спрятано у меня внутри, выскочило наружу. Мои груди трясутся вверх-вниз, из-под мышек течет пот. Я начинаю бояться, что у меня внутри окажется что-то запрещенное, что-то совершенно ужасное, а я даже не догадывалась, что оно там есть. Мне хочется остановиться, чтобы это ужасное не вылетело прямо на пол, но женщина говорит мне, чтобы я продолжала, — наверно, замечает мое беспокойство. Или наказывает меня за дурацкие вопросы. Или просто развлекает мужчин, стоящих у нее за спиной. И я продолжаю.

В детстве я сочиняла рассказы. Они били из меня ключом и никогда не иссякали. В моей голове постоянно звучал голос, который их нашептывал. У нас с этим голосом была своя тайна: мы знали, что когда-нибудь я отсюда уеду и сделаю что-то необыкновенное. И все-все про меня услышат. Необыкновенных людей у нас в городе было совсем немного, но они были: одна фигуристка, один актер. Когда они заезжали на пару дней домой, весь город волновался и гадал, в какой ресторанчик и на какую благотворительную вечеринку они пойдут. Учителя в школе думали, что я особенная. И мама так думала. «Девочка моя зеленоглазая», — говорила она.

Моя главная ошибка была в том, что я слишком торопилась, хваталась за первое попавшееся: выскочила за Сета — рок-звезду, завела ребенка. Я всегда чувствовала себя особенной и была уверена, что уж это-то точно останется при мне, а про остальное кто знает — вдруг упущу.

А к тому времени, когда я поняла, как все скверно — Сет, передравшись со своей группой, скрывался по нескольку дней, я одна кувыркалась с двумя детьми, — когда поняла, в какую яму угодила, было поздно. У меня уже были две девочки, муж-наркоман и всего год местного колледжа за плечами. И я по-прежнему жила в двадцати минутах ходьбы от того дома, в котором родилась и выросла.