Поль Констан - Откровенность за откровенность

Он расстался с ней, получив назначение куда-то на Дальний Восток. Кажется, впервые, когда собранные чемоданы уже стояли в прихожей, а такси ожидало у двери, он ее приласкал. Обнял и погладил по голове. Как собаку, подумалось ей, как собаку! И оттого, что он гладил ее, как гладят животное, не человека, ей почему-то полегчало. Он ведь может быть добрым, думала она, нежным, ласковым. Еще возможны счастливые дни вдвоем с ним и счастливые ночи подле него, и в ней шевельнулась надежда, что он все-таки вернется. Будь я собакой, возражала она себе и краешком глаза, пока его рука скользила взад-вперед по ее волосам, косилась на комнату, из которой они вышли, на разбросанные бумаги и раскрытые книги, на все доказательства того, что она никакая не собака, — и вздохнула.

В то время отовсюду, с афиш, со страниц газет и журналов смотрела Лола Доль. Она стала законодательницей моды и олицетворением современной красоты. И Аврора, увидев ее как-то на экране, расплакалась о своей жизни, которая была разбита, не успев начаться, о своем одиночестве и непреодолимом страхе перед мужчинами. Глядя на Лолу, красивую, сильную, которой было все к лицу, она понимала, как много ей не хватает. А ведь они были очень похожи. Выходя из кинотеатра, Аврора решила, что никогда больше не пойдет ее смотреть. И сдержала слово. А потом — жизнь есть жизнь — имя Лолы мало-помалу исчезло с экранов, а имя Авроры, наоборот, стало появляться, конечно, в сравнении с актрисой, скромно, но регулярно, в документальных фильмах.

Она была женщиной, нежной и верной, это мужчина, с которым не вышло совета да любви, заставил ее жить вприпрыжку на одной ноге.

Много лет не могла она разделаться с этой историей, изо всех сил стараясь быть независимой женщиной, потому что он хотел, чтобы она стала такой. Она много работала, моталась на съемки документальных фильмов о животных по всему свету, бывала в разных странах и не видела между ними разницы. Там у нее не было телефона, дверного звонка, почтового ящика. А она изнывала в ожидании звонка, письма, трезвона за дверью. Чиновник никогда не звонил ей, писал редко, раз в год, было даже время — раз в два года, короткое письмецо. Он просил прислать фотографии. Аврора носила его письма с собой в сумочке и лукавила с теми, кто фотографировал ее в те годы. Из-за объектива она смотрела на своего бывшего мужа, улыбаясь счастливой улыбкой Лолы Доль. Однажды, купив у букинистов на набережной старый номер «Синемонда», она вырезала фотографию восходящей звезды, мечты дальнобойщиков, и послала ему с наилучшими пожеланиями. Он ответил ей в письме: почему ты такая злая?

Лола подошла к стене, на которой были развешаны фотографии. Это Великий Оракул, — подсказала Бабетта, думая, что Лола его не узнает. Но портрет Великого Оракула красовался во всех университетах, где побывала Лола. Вирджиния Вульф [27] Вульф Вирджиния (1882–1941) — английская писательница. и Великий Оракул — странная пара, как бы говорившая, что здесь живут в мире литературы и держат планку высоко. Но в кухне у Глории Великий Оракул соседствовал с ней, Лолой, и это свою фотографию она не могла узнать. Не то кадр из какого-то фильма, не то снимок, только она не помнила, что за фотограф ее снимал.

Только приблизительно — по жестким чертам, по сжатым губам — она могла сказать, когда это было. Лет десять назад, может быть, побольше, во всяком случае, в то время она уже ушла в театр — значит, все пятнадцать лет назад, когда она играла в «Кукольном доме» [28] Пьеса норвежского драматурга Генрика Ибсена (1828–1906). . Кино отвернулось от нее, но свой провал она представила в ином свете: ей-де самой хочется более высокого искусства. Играть предстояло на норвежском языке, в родном театре.

Благодаря этой истории ее агенту удалось пробить несколько статеек в прессе, не на первых полосах, но все-таки, и даже — это уж он вымолил — фотографию, ту самую, что висела на стене: чтобы все увидели перемену в ней, ее новую, посвященную служению подлинному искусству, жизнь. Она была готова отслужить торжественную ибсеновскую мессу, которой ее родители каждый год открывали сезон. Их ждала благодарная публика — контингент посвященных, знавших партитуру наизусть, чьи аплодисменты предваряли лучшие сцены и возобновлялись после них.

Партнером Лолы был отец; он старел в роли мужа, но от спектакля к спектаклю так незаметно, что зрителям актер, вжившийся в образ, нравился все больше. Мать, которую заменила Лола, все так привыкли видеть в этой роли, что она стала ИХ Норой. На Лолу косились: слава звезды мирового класса отлучила ее от того, что стало культом для ее страны и ее семьи. Лолу сравнивали с матерью, и сравнение было не в ее пользу. Для актрисы, которая уступила ей роль скрепя сердце, недоумевающее молчание публики на первых представлениях было бальзамом на раны и помогло смириться со вторжением в ее владения — именно так она воспринимала происходящее.