Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

— Ничего страшного, Бенци. Не огорчайся. Переночуешь дома, а назавтра мы доставим тебя в аэропорт. Я уже договорилась с отцом, что он возьмет отгул.

Теперь я весь был во власти нетерпения. Я уже согласился отправиться завтра в путешествие к совершенно чуждому, отдаленному краю. Так какого же черта я околачивался в больнице, которая вдруг показалась мне мрачной и какой-то притихшей? Я поспешил в операционную, надеясь отыскать Хишина и взять у него статью о гепатите, но поскольку на мне не было халата, новый охранник, не знакомый со мной, не пустил меня вовнутрь. На скамье, стоявшей в коридоре, я снова увидел двух родственников молодой женщины, оперированной днем раньше. Они посмотрели на меня, и по той же причине, что и охранник, не узнали, или не пожелали узнать, уяснив, как мало я здесь значу, равно как и то, насколько фальшивым было мое бодрое обещание, что больная скоро вновь вернется к жизни…

Мне хотелось подойти к ним и спросить, как ее дела. Но я не подошел. За один только день я оказался в больнице никому не нужным. Решив не терять больше времени, я отправился в офис главного фармаколога больницы доктора Хессинга, старого лысого немецкого еврея, который тут же бросил все дела и немедленно повел меня в кладовую, располагавшуюся в глубине помещения, где показал мне на объемистый рюкзак, который тут же развязал, продемонстрировав содержимое: полный набор, включавший таблетки, ампулы, шприцы, термометры и сфигмоманометр, стетоскоп и пробирки для анализов, хирургические ножницы и, конечно, все необходимое для переливания крови — в общем, своего рода полевой минигоспиталь. Не исключено, что подобная щедрость главного фармаколога объяснялась тем, что его бюджет, больше, чем бюджеты других подразделений больницы, зависел от персонального благорасположения директора. Но при взгляде на раздувшийся рюкзак, я почувствовал, как уменьшается мой энтузиазм.

— Зачем мне тащить все это с собой? — протестующее заявил я. — Я вовсе не собираюсь штурмовать Гималаи.

Я настаивал на том, чтобы он убрал хоть какую-то часть снаряжения, но он упрямо отказывался облегчить хоть на один предмет огромный рюкзак, собранный им с такой заботой и любовью.

— Возьми все, — настаивал он. — Не валяй дурака. Кто знает, что там может понадобиться. Вы собираетесь в одно из самых грязных мест в мире. И если что-то окажется вам ненужным, всегда можно это вернуть обратно или выбросить.

И мне пришлось, взвалив на себя рюкзак, вернуться в хирургическое отделение в надежде все-таки разыскать Хишина. К моему удивлению, операция все еще продолжалась. «Что-то там похоже, идет не так», — подумал я про себя, стараясь не встречаться глазами с родственниками молодой женщины, которые, притихнув, сидели на скамье в густеющих сумерках, охваченные нарастающей тревогой. На этот раз никто не остановил меня у входа в хирургическое отделение, и я со своим огромным рюкзаком за плечами стоял возле большой двери, ведущей в операционную, точно на том же месте, где вчера стоял Лазар… стоял, помахивая рукой, и через то же смотровое окошко я видел ту же бригаду хирургов, какую накануне видел он — не было только меня. Спина второго ординатора образовывала мягкую дугу рядом с профессором Хишиным, и по их движениям я понял, что они столкнулись с очень серьезной проблемой глубоко в кишечнике. Все, что я в состоянии был разглядеть через иллюминатор, была изящная ступня, сверкавшая белизной из-под простыни в самом конце операционного стола. Меня никто не заметил, за исключением доктора Накаша, который проворно шепнул что-то профессору Хишину. Хишин тут же поднял глаза и кивнул мне, а через несколько минут вышел ко мне со скальпелем в руке и в халате, покрытом пятнами крови; виду него был усталый и огорченный. Прежде чем я успел открыть рот, он произнес со своим характерным венгерским акцентом, заставлявшим звучать его голос иронично:

— Да, да… прошу меня простить… вам пришлось меня дожидаться, но, как видите сами, мы здесь не принимаем участие в оргии…

И я тут же понял, что все последние часы здесь он сражался со смертью, потому что как только он ощущал приближение смерти, тут же он обращал свои мысли к сексу. И я ощутил внутренний толчок, поскольку сам я не принимал участия в этой драматической битве, что велась на операционном столе — даже в качестве простого наблюдателя.

— Что там происходит? — спросил я голосом обвинителя. — Почему вы решили снова ее оперировать?