Джим Шепард: Рассказы

Я пошел на кухню, включил автоответчик. Сообщение было только одно, от сына, он сказал, что хочет пожелать мне веселого Рождества. И еще: «Про твою часть была статья в газете, я ее тебе послал». Послышалось какое-то тихое жужжание — то ли его телефон барахлит, то ли наш. «Дай мне знать, получил ты ее или нет», — сказал он после минутной паузы, точно дожидался чьего-то ответа.

У меня разболелась голова: казалось, огоньки то зажигаются, то гаснут и заодно пытаются расколоть череп изнутри.

— Кто еще звонил? — спросил я, все еще стоя у автоответчика. С моих сапог текла черная вода — столько всякой дряни смешалось со снегом.

— А мне почем знать! — откликнулась мать из гостиной. — Она не назвалась.

— Звонила женщина? Спрашивала меня? Это не Дженис была?

— Я же говорю: она не назвалась, — прокричала мать. Когда я вернулся в гостиную и встал перед ней, она сказала: — Смотреть не даешь. — Подразумевался телевизор. — Быстро прискакал, — добавила она, когда я перебрался на диван. — Ты, значит, подружку себе завел?

Я мысленно повторял: «Это мой единственный шанс», а потом призадумался, откуда у Дженис мой телефон. Может, в библиотеке узнала?

— Твой черед мне не отвечать? — спросила мать.

— Тихо, мне надо подумать.

Она ненадолго заткнулась. А потом все-таки сказала:

— Даже не представляю, кому захочется тратить на тебя время.

Я думал, что надо бы взять пса и пойти к дому Дженис, но шел мокрый снег. Вот чуть-чуть погода наладится, и пойду. Но мне не сиделось на месте, мать сказала: «От тебя половицы ходуном ходят» — это она насчет того, что я ногой стучу. Я ушел к себе наверх. Пес прибежал меня проведать, поглядел и тут же удрал вниз.

Потом мне стало так худо, что я просто должен был вырваться из дома. Пошел к ручью проверить капканы. Надел военную куртку с капюшоном, но все равно вымок. Два капкана вообще не смог найти, в третьем — ничего. Может, я вообще их неправильно ставлю, почем мне знать. Правда, месяц назад я обнаружил, что один капкан захлопнулся, рядом на снегу кровь. Иду назад от ручья, смотрю: вокруг моего дома — кольцо полицейских машин. Залег в соседской песочнице, тремя домами дальше, наблюдаю. Потом смотрю: уезжают.

«Что ж такое что ж такое что ж такое?» — вертелось в голове. Сам поразился, насколько все это меня потрясло. Но с годами я разработал кой-какие приемы, помогающие не терять контроль над собой. И теперь я все их перепробовал. После отъезда полицейских выждал еще полчаса: лежал, подперев подбородок руками в перчатках, чтоб не стучать зубами. Знаю ли я хоть одного человека, который станет валяться на снегу в песочнице у чужого дома?

Мокрый снег сменился дождем. Я так промерз, что у меня в голове затрещало. Один из врачей, которые в резервных войсках якобы учили меня на медработника, звал меня ТПМ — травматическое поражение мозга. Когда он впервые назвал меня так, я сказал, что не было у меня никаких травм мозга. А он: «Ну, может, в младенчестве».

Наконец я встал, спустился под горку, обошел свой дом. Двор превратился в озеро. В спальне матери горел свет. Я потихоньку пробрался к окну. На тумбочке под лампой — брошюра, название: ВАШ СОЛДАТ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ! В гостиной орал телевизор, но, может, мать пошла в подвал? Я дождался, пока она поднимется по лестнице, и только тогда вошел с черного хода.

— Они тебя ищут, понимаешь? — сказала она, увидев меня. Нет чтобы сказать: ты, наверно, дико замерз. Нет чтобы сказать: иди-ка прими горячий душ.

— Что им понадобилось?

— Сказали, у них к тебе несколько вопросов. Хотели посмотреть твою комнату, а я спросила: «А ордер у вас есть?» Сказала, сегодня вечером ты вернешься.

— Зачем надо было это говорить?

— А что я должна была им сказать? «Уехал искать работу»?

Я поднялся к себе, чтобы поразмыслить. У меня уже были нелады в нашей аптеке, из-за рецептов. И необеспеченные чеки должны вернуться из Уичита-Фоллз. И одну девчонку я напугал — не давал ей пройти, когда мы столкнулись в лесу. Убегала она с порванным рукавом. В общем, поводов предостаточно.

— Ну пока, — сказал я, спустившись вниз. — Ухожу в поход. Надолго.

— В поход, — сказала мать. — Когда на улице… — она указала на окно.

— Не говори им, куда я пошел. Считай, я вообще домой не возвращался.

— Да уж лучше бы не возвращался, вот было б мне счастье! — сказала она.

Я переоделся в сухое, напялил на себя двенадцать одежек, не меньше, собрал вещи: палатка, дополнительный тент от дождя, походная печка, полный рюкзак консервов, то да се. И свалил. «А собаку свою забираешь?» — окликнула мать. Она еще что-то кричала, но я уже не расслышал.