Алан Холлингхёрст - Линия красоты

Тут он снова проснулся и в следующий миг сообразил, что ничего этого не было. Они просто лежали на пляже, подставляя спины и бока яростному солнцу; Уани попробовал закадрить мальчишку-разносчика пепси — и удивился, искренне и простодушно, обнаружив, что паренек не продается. Ник сел, прокашлялся, перевернул подушку и снова лег. Теперь он тонул в розово-серых тучах, которые видел сегодня утром, приземляясь в Бордо. Тучи были грозовые: но гроза ушла в сторону, и в облачном проеме перед ними внезапно открылись пруды, теплицы и каналы, сквозь пелену туч жадно ловящие блеск солнечных лучей.

Утром в понедельник Уани попросил разрешения сделать несколько телефонных звонков.

— Разумеется! — сказала Рэйчел.

А Джеральд добавил:

— Конечно, дорогой мой друг! — и указал широким жестом в сторону чуланчика, где располагались телефон и новенький факс.

— Просто деловые звонки, — словно извиняясь, пояснил Джеральду Уани.

Он вышел и осторожно, чувствуя, что все на него смотрят, прикрыл за собой дверь. Прошлым вечером Уани рассказывал Джеральду, что купил участок в Клеркенуэлле, и спрашивал его советов по постройке и продаже дома. Выйдя из комнаты с телефоном, он попросил разрешения взять «Рейнджровер» и съездить в Перигё, на этот раз не сказав, а лишь намекнув, что дело связано с «бизнесом», а именно с журналом. Эту его фальшиво-озабоченную мину Ник хорошо знал — и не без трепета подозревал, что будет дальше. Но Джеральд, явно умиляясь собственной доброте и сговорчивости, громко прокашлялся и сказал:

— Да-да, конечно… почему бы и нет? Чувствуй себя как дома… — И добавил: — Кому же, как не мне, знать, что такое бизнес!

— Дело в том, что здесь, оказывается, проездом будет один очень хороший фотограф, и после всех чудес, что вы мне наговорили о том соборе…

— А, Сен-Фрон! — проговорил Джеральд, явно польщенный. — Да-да, конечно…

Ник едва не ляпнул: «Но его же в девятнадцатом веке перестроили до неузнаваемости!» — но вовремя удержался.

— К обеду вернетесь? — спросила Рэйчел, и Уани пообещал, что вернется. Ника он с собой не взял, отчего тот ощутил сразу и ревность, и облегчение.

Автомобиль скрылся в клубах пыли, а они стояли на крыльце и смотрели ему вслед. Будь они в Лондоне, теперь начались бы оживленные расспросы об отсутствующем; но здесь и сейчас это было как-то не к месту.

Все вышли на террасу, и Джеральд сказал:

— Что за чудный парень этот твой друг!

— Да, чудный, — согласился Ник, почувствовав, что Джеральд нуждается в этом подтверждении, и с гордостью напомнив себе, что теперь Уани — больше его друг, чем Тоби.

— Вот только не совсем понимаю, стоит ли упоминать о его невесте, — продолжал Джеральд.

— Я о ней уже спрашивала, — ответила Рэйчел. — Тут все в порядке. Он сам мне все рассказал. По всей видимости, они поженятся следующей весной.

Ник отвернулся и сделал вид, что любуется пейзажем, стараясь не замечать, как гулко и больно бьется сердце.

С утренней почтой явились несколько пухлых конвертов с бумагами — для Джеральда, и тот, тяжело вздыхая, удалился с ними в угловую комнату. Ясно было, что без Пенни ему с работой не справиться, и еще яснее, что приглашать Пенни сюда он не станет. Угловую Джеральд превратил в свой кабинет, Ник не совсем понимал, чем он там занимается, но выходил оттуда Джеральд, как правило, с торжествующей улыбкой на устах, порой чуть ли не на цыпочках, словно человек, которого распирает от какой-то радостной новости. О Пенни Ник старался не думать — и более или менее в этом преуспел: порой ему даже казалось, что он сам все выдумал. С Рэйчел Джеральд был неизменно ласков и любезен, и, лежа бок о бок на пляже, они казались совсем юными, прекрасными и влюбленными. Однако чувствовалось в Джеральде какое-то внутреннее напряжение, какая-то неловкость, словно отдых стал для него сразу и наградой, и наказанием.

Ник отправился бродить по потаенным уголкам усадьбы. Утро без Уани казалось ему одиноким и бесцельным. Он спускался по раскрошившимся каменным ступеням с террасы на террасу, словно погружался в глубины собственной меланхолии. Чем ниже, тем круче становился спуск; самые нижние террасы, невидимые из окон дома, выглядели заброшенными; сквозь тонкий слой почвы здесь пробивалась травка. Деде и его сын, по всей видимости, сюда и не заглядывали — оно и понятно, здесь вряд ли бывал кто-нибудь, кроме любопытных гостей. По увядшим листьям тут и там шныряли ящерки, издали доносился рокот какой-то сельскохозяйственной машины, и, должно быть, от этого звука террасы казались Нику не столько садом, сколько заброшенным полем. На них росли каштаны, тяжелые от избытка плодов. Добравшись до забора, Ник выглянул наружу — и увидел полуразвалившуюся каменную ограду, стог еще зеленой травы и проржавевший трактор. Он делал то же, что и всегда — изучал чужой дом и его окрестности лучше, чем знали его сами хозяева, создавая иллюзию владения этим местом. Теперь, если Рэйчел вдруг скажет: «Хорошо бы сейчас поваляться на сене!» — Ник, словно первый ученик в классе, без запинки ответит: «Да ведь у вас есть стог сена надо спуститься вниз, потом направо, выйти за ограду и…» Но тут же его поразила мысль, что истинные владельцы, как правило, не отличаются ни любовью, ни вниманием к своей собственности, и хозяину усадьбы более свойственно не знать, что где-то у него есть луг со стогом сена.