Юрий Вахтин - Иуда Искариот

- Да, красота времени не подвластна, - посмотрев фото, согласился Фикса. – Правда возраст женщины годами не измеряется. Будешь хавать, командир, я взял тебе обед?

- Нет, Володь, спасибо. Что-то нездоровится мне сегодня. Давит на голову, и мотор стучит с утра. Переволновался, наверное. Кажется, всего в жизни насмотрелся, когда от взвода после боя живых семь человек оставалось. А здесь, казалось бы, простое свидание с сестрой, а что-то внутри перевернулось во мне. Я лягу…

Новиков подошел к своей железной кровате-шконке. Постоял, поправил подушку, лег.

Фикса сидел за столом напротив, молча смотрев на майора: «Сколько ему, сорок один? А на вид под шестьдесят. Да, потрепала жизнь майора. Ой, как потрепала».

Хотя и сам Фикса неслучайно оказался в камере-палате №14 СИЗО. Он даже не догадывался на воле, что у него столько болезней: и гастрит, и сахар на критической отметке. Раньше даже не задумывался, почему во рту постоянная сухость и хочется пить.

- Думал, с похмелья это, - как обычно шутил он, рассказывая Новикову о своих болячках. Как в камеру попал, мотор прихватил, чуть «кони не откинул». Сдал все анализы, кардиограмму сделал. Оказывается, гнилой ты, Вова, как тот помидор: снаружи красный, а внутри черный.

- Ты сколько за бугром был? – спросил Новиков.

- Год и три месяца, - ответил Фикса. – Сначала учебка под Борисовым, поселок Печи. Командир БМП я по военной специальности.

- В Борисове в учебке был? – снова спросил майор.

- Да, ты слышал про посёлок Печи?

- Кто же о нём не слышал в Советской Армии. Поговорка есть: «в русских печах хлеб пекут, а в Белорусских Печах - солдат…».

- Это точно сказано, - улыбнулся Фикса. – После гражданки думал сдохну, не выживу. Я осенью призвался, ночью привезли нас пятнадцать человек. В конце ноября уже снега полно было. Идем, плац - огромный аэродром. Все дорожки почищены – ни одной снежинки на них, и по бокам снег аккуратно обрублен. «Кантик», как говорили наши сержанты. Ух, и гоняли они нас, но беззлобно, для нашей же пользы. Это я там уже, за бугром понял. Прав был старший сержант Ермаков, белорус из Могилева, наш замкомандира взвода, говорил нам: «Все, что получите здесь за полгода, поможет в жизни выжить». Мне уже через четыре месяца после учебки помогло.

- После учебки сразу в Среднюю Азию: два месяца на акклиматизацию согласно инструкции и вперед? – Новиков улыбнулся.

- Так точно, товарищ майор. После учебки эшелоном через всю матушку Русь в учебный центр в Узбекистане. Там нас как экипажи уже формировали на БТР. Пять человек нас было в экипаже. Я вот здесь. Васек Ковылеев из Перми, а трое уехали по УДО досрочно «грузом двести», - Фикса нервно закурил.

- Знакомая статистика. Очень знакомая, - вздохнул тяжело Новиков.

- Для чего это было нужно, командир? – Фикса посмотрел в глаза майора. – Отдавали жизни ради чужой земли, за чужих людей?

- Нет, Володя, ты не прав! – майор взял Фиксу за руку. – Воюя и погибая там, мы защищали не чужую землю. Мы погибали, чтобы не пришла эта война к нам, на нашу землю. Это политика. Большая игра. Америка помогала «духам». Мы помогали правительству Афганистана. Это был полигон испытания: оружие, испытания солдат и офицеров. Инструкторами у «духов» сплошь американцы, и деньги в расчете были «американские рубли».

- Доллары я видел у убитых «духов» не раз, - подтвердил Фикса. Он встал, нервно прошел по камере четыре шага вперед, четыре назад. – Может, чифирку заварим, командир?

- Не возражаю, сержант, - Новиков попытался улыбнуться, хотя было видно - улыбка далась с трудом. – Помянем ребят.

- На волю бы сейчас, в березовую рощу. Пару девчонок на брата, - мечтательно произнес Фикса.

- Что, сразу пару? – майор уже искренне улыбнулся.

- Командир, я такой голодный. И пары было бы мало, наверное.

Фикса, вспомнив этот недавний разговор с майором, улыбнулся. Как сдал за последний месяц майор. Серый стал – лицо земляное, сгорбился. Он смотрел на спящего Новикова. Или, может, не спит майор? Он лежал как обычно на спине, скрестив руки на груди.

- Будто покойник! – подумал, похолодев Фикса.

Сомнений не было. Там, на пешеходном переходе возле СИЗО, он видел Нину Новикову. Почти тридцать лет не видел он Нину, а, кажется, не изменилась она совсем. Возмужала, не пополнела, а стала шире в кости, женственнее, и хотя ей за пятьдесят, она еще по-женски красива. Нет косы до пояса, короткая стрижка, но Нину Новикову, своего «воробышка», Иван Егорович узнал бы и без волос вовсе. Но почему он не остановился, не вышел из машины? Попросил Игоря притормозить, он смотрел в сторону домов и Нину узнал издали. Машины перед пешеходным переходом ехали очень медленно. Он попросил еще притормозить, даже на секунду машина остановилась. Нина была в шаге. Из-за тонированных стекол она не видела его. Он видел ее, но почему, подумав секунду, приказал Игорю «поехали»?