Дорис Лессинг - Великие мечты

— И он, и Дэниел. Они часто ночуют у меня. Я держу для них пару спальников. Ну что ж, нам пора, и я хочу все-таки спросить: что это затеяла Филлида?

— И что же такое она затеяла? — поинтересовалась ее дочь с такой неприязнью, что всем стала видна та, другая Сильвия. Всеобщий шок. Франклин от нервозности засмеялся. Джонни нашел в себе силы противостоять ей:

— Твоя мать занимается предсказанием судьбы. Она рекламирует свой бизнес в газетах и указывает этот адрес.

Эндрю расхохотался. Колин тоже. А потом и Фрэнсис.

— Что тут смешного? — остановил их холодный голос Сильвии.

Товарищ Mo счел, что беседа выходит за рамки светской, и попытался исправить ситуацию:

— Я как-нибудь загляну к ней, чтобы она предсказала мне будущее.

Франклин сказал:

— Если у Филлиды действительно есть дар, то, должно быть, предки хорошо к ней относятся. Моя бабушка была мудрой женщиной. Вы здесь называете таких ведьмами. Она была н'ганга.

— Шаманом, — просветил всех Джонни.

Товарищ Мэтью кивнул:

— Согласен с товарищем Джонни. Предрассудки подобного рода реакционны и должны быть запрещены. — Он встал, чтобы уйти.

— Если Филлида зарабатывает этим деньги, то я буду только рада, уж не обессудь, Джонни, — сказала Фрэнсис.

Джонни тоже встал из-за стола.

— Пойдемте, товарищи, — призвал он своих спутников. — Нам пора.

Но перед уходом он на секунду задержался и, желая, чтобы последнее слово осталось за ним, распорядился:

— Скажи Юлии, чтобы она поговорила с Филлидой и запретила ей заниматься этой ерундой.

Но Фрэнсис не рассердилась, ей было жаль Джонни. Он выглядел постаревшим — ну да, и ему, и ей уже почти по полвека. Военного кроя френч сидел на Джонни слишком свободно. По его поникшему виду Фрэнсис догадывалась, что в Париже для него не все сложилось удачно. «Для него все кончено, — подумала она. — И для меня тоже».

Как же она ошибалась насчет них обоих.

Совсем близко уже были семидесятые, которые породили целую расу клонов Че Гевары с одного конца мира (некоммунистического) до другого и превратили университеты, особенно лондонские, в почти непрерывное торжество Революции с демонстрациями, бунтами, сидячими забастовками, всевозможного рода сражениями. Повсюду, куда ни глянь, были новые герои, а Джонни стал величественным стариком, и тот факт, что он на протяжении всей своей карьеры оставался сталинистом, придавал ему особый шик среди тех молодых, которые почти верили в то, что если бы Троцкий выиграл у Сталина борьбу за власть, то коммунизм сохранил бы лицо. И был у него еще один недостаток, из-за которого его антураж состоял исключительно из юношей, а не из обожающих его девушек: его стиль не соответствовал духу времени. Вот как надо было вести себя: товарищ Томми, или Билли, или Джимми призывает девицу небрежным движением пальца и заявляет ей: «Ты — буржуазное отродье». Откуда следовало: оставь все, что имеешь, и иди со мной (а точнее: отдай все, что имеешь, мне). И так по сей день. Неотразимо. И есть кое-что похуже. Если раньше добродетелью считалась чистота, то теперь грязь и запах ценятся наравне с партийным билетом. Чего от Джонни нельзя было ждать, так это дурно пахнущих объятий, ведь воспитан он был Юлией, а точнее — ее слугами. Лексикон — да, тут он мог шагать в ногу со временем. «Дерьмо» и «трахаться», «продажные» и «фашист» — добрая часть любой политической речи должна была состоять из этих слов.

Но до всех этих сомнительных удовольствий надо было еще дожить.

Вильгельм Штайн, который так часто поднимался по лестнице на пути к Юлии, церемонно кланяясь всем, кто ему встречался, этим вечером постучался в дверь кухни, дождался, когда ему ответили: «Входите», и вошел с элегантным кивком-приветствием. Серебристо-белые волосы и борода, трость с серебряным набалдашником, его костюм, даже оправа его очков — весь его вид до кончиков ботинок был укором кухне и тем троим, что сидели за столом, ужинали.

Получив приглашение садиться от Фрэнсис, Эндрю и Колина, Штайн опустился на стул и поставил трость вертикально сбоку от себя, придерживая ее безупречно ухоженной правой рукой, на которой поблескивало кольцо с темно-синим камнем.

— Я взял на себя смелость обратиться к вам, и подтолкнула меня к этому обеспокоенность состоянием Юлии, — начал он, оглядывая их одного за другим, дабы донести до каждого важность темы. Все трое ждали продолжения. — Ваша бабушка нездорова, — сказал он младшему поколению Ленноксов и потом Фрэнсис: — Я прекрасно осознаю, как трудно убедить Юлию делать то, что необходимо для ее же пользы.